– Вы что, не понимаете, ребята? Товарищ напрашивается. Он
тут ходит туда-сюда, ищет приключений на собственную жопу, напрашивается.
– Напрашивается, так напросится, – сказал
фиксатый. – Мы тебя подождем, – сказал он Борису.
Только этого мне не хватает, подумал Борис, вместо свидания
с Гордой влезаю в кабацкую драку. Он забрал недопитую бутылку и пошел назад, к
Севе Земляникину.
– А где Вера?! – закричал, увидев его, летчик. –
Ты куда мою любовь затащил, гад?!
– А ты что, не видишь, где Вера?! – закричал ему в
ответ Борис. – Вон, на сцене поет! Не видишь, не слышишь? Ослеп, оглох на
корейской войне?!
– Да что такое, весь вечер пошел наперекосяк! – огорченно
восклицал Сева Земляникин. – Банку разучились держать в вооруженных силах!
Когда программа, после нескольких персональных заказов «для
наших гостей из солнечного Узбекистана, из солнечной Молдавии, из солнечной
Тьмутаракани», наконец закончилась и свет над эстрадой погас, Борис быстро
вышел из зала и сбежал вниз, в вестибюль гостиницы. Там в креслах спали люди,
которым обещали на завтра номера. Свирепые морозные пары врывались с улицы,
когда открывались двери. По всему обширному помещению звучали пьяные голоса:
народ упорно выяснял отношения; естественно, кто-то кричал, что его никто не
уважает.
Бориса ждали. Человек пять-шесть кучковалось вокруг героя
Сокольников, который оказался не менее двух метров ростом. Все рухнуло, и Веру
опять другой уведет. Может быть, вот этот двухметровый со своим «шатуном» ее и
увезет после того, как раздавит мне горло своим ботинком сорок пятого размера.
Может быть, на этот-то раз у Гачика в карты не играют. Ходу! Быстро пройти так,
как будто их не замечаешь. Оркестр выходит вон через ту дверь, под лестницей,
оттуда и Вера минут через десять появится. Тогда вихрем с ней к верному
«хорьху»!
– Слушайте, ребята, я вам не советую с Борисом
связываться, – уговаривал один из компании, некто бородатый,
остальных. – Этот человек отлично владеет приемами самообороны без оружия!
– Отскочи, Саня! – говорил ему сильный Николай. –
Не хочешь, не ввязывайся. Все знают, что у тебя есть уважительная причина.
Даже, как выясняется, две. Эй, молодой человек! – крикнул он якобы
спокойно дефилирующему мимо «искателю приключений». – Эй, Борис, я к вам
обращаюсь!
Градов запнулся:
– А вы откуда знаете мое имя, черт бы вас побрал?!
– Слухом земля полнится, – усмехнулся Николай. –
Давай-ка сближаться!
Он сделал шаг к сближению. И Борис сделал шаг к сближению. И
в этот как раз момент в шубке, накинутой прямо на концертное платье, из
артистической дверцы выпорхнула Вера Горда.
– Борис, я здесь!
Градов бросился, схватил ее за руку, вихрем помчал красавицу
через огромный вестибюль к верному «хорьху», который, согласно некоторой
информации, возил когда-то эсэсовского ублюдка Оскара Дирлевангера. Компании
Николая Сокольнического в силу ее стратегического расположения ничего не стоило
перехватить влюбленных, и она это, без сомнения, сделала бы, не окажись в ее
рядах предателя. Бородатый мужик Саня, сильно хромая, выскочил вперед и
встретил набегавших друзей двумя мощными ударами: правым хуком по скуле
фиксатому, левым апперкотом Николаю в живот. Оба на мгновение отключились,
каждый в соответствующей позиции. Это дало возможность Борису проскочить мимо.
Изумленный, он оглянулся на бородатого, однако бега не замедлил. Неслась и
Вера, хохотала, придерживала рукой летящие волосы. Ей, конечно, казалось, что
это, как нередко тут и раньше бывало, в ее честь разыгрывается битва. Впрочем,
она была недалека от истины: из другого угла вестибюля пикировал на них
«сталинский сокол» Эдуард. По привычке, приобретенной во время реактивных
полетов над Корейским полуостровом, он одной рукой нажимал воображаемые гашетки,
другой растягивал глаза, становясь и в самом деле похожим на азиата. Тут уже
самому Борису пришлось применить прием, отлично разработанный во время борьбы
за становление социализма в братской Польше, а именно швырнуть капитана через
бедро, став на долю секунды невольным пособником американского империализма.
После этого выпростался вместе с певицей, будто выпрыгнул из «дугласа», в
завывающую пургу.
Ну, заводись, эсэсовская сволочь! Колымага, знавшая немало
черных дел, и в этом деле, не совсем светлом, не подкачала: взревела, будто
целая колонна танков, идущая на форсаже брать Дюнкерк. Руки обиженных мужиков
рвали дверцы, в боковые стекла лезли хари недогулявших хлопцев, среди них вдруг
прилипло к стеклу некое любимое, вдруг пронзительно узнанное, хоть и бородатое
лицо: брат по оружию Александр Шереметьев! Ну и ночка!
– Сашка, вы знаете, я все там же! – проорал Борис в
щелку ветровика.
Бородатая физиономия кивнула. «Дворники» расчистили снег с
ветрового стекла для того, чтобы явить в позе Маяковского стоящего перед
машиной Николая Сокольнического: «Пою мое отечество, республику мою!»
– Прикажете давить?! – оскалился Борис.
– Этого ни в коем случае! Задний ход, командир! –
хохотала Вера Горда.
– Благодарю за альтернативу! – прорычал отставной
диверсант.
Развернувшись посредине Охотного ряда, превращенного пургой
в пугачевское русское поле, «хорьх» двинулся к улице Горького и через мгновение
исчез из поля зрения анархического мужичья. Николай Высокий уцелел для того,
чтобы еще раз появиться в этом романе.
* * *
Все последующие телесные и душевные движения – а последние
тоже весьма сильно присутствовали, хоть и скажут иные критики, что ничего тут
душевного не было, один голый животный секс; присутствовали, милостивые
государи, хоть и в немыслимо спутанном, недоступном для раскручивания
комке, – все это потом вспоминалось Борису как продолжение той же пурги,
только теперь в горячем варианте.
