После половухи они немного, по обыкновению, поиграли,
пощекотались, пощипались, похихикали. Вот были бы мы нормальными людьми,
Маринка, то есть просто молодыми специалистами, энтузиастами Дальнего Севера,
вот тогда могли бы, ха-ха, хи-хи, иначе жизнь построить. Ой, Фомочка, мне так
хочется с тобой в театр сходить! Большое дело, хочешь, возьму тебя за зону? Ой,
возьми, возьми меня за зону, Ростовчанин! Там, говорят, в Доме культуры такая
оперетка фартовая идет, «Одиннадцать неизвестных» Никиты Богословского, наши же
зеки и играют!
Вдруг помрачнев, Маринка Шмидт С-Пяти-Углов (так она себя
иногда называла) подняла на Фомочку светло-зеленые кошачьи глаза:
– А еще я решила ребенка от тебя заиметь, гражданин
Запруднев.
На такие неожиданные удары под дых Ростовчанин привык
отвечать мощнейшим выбросом правого кулака вперед. Маруха отлетела к горячей
стенке, завизжала и ощетинилась, вот уж действительно, как одичавшая колымская
кошка:
– Гад! Гад!
Фома Запруднев, он же Митя Сапунов, оправился от
неожиданности, протянул левую руку ладонью вперед, чтоб погладить. Маринка
клацнула зубами, чуть пальцы не отхватила.
– Ты что, охерела, маруха?! – завопил он. – Раба
им хочешь родить? Еще одного раба?
– Вора хочу родить! – визжала Маринка. – А тебе до
этого никакого дела нет! Тебя, гада, в папаши не приглашаю! Мне от тебя, пидор
гнойный, ничего, кроме хуя, не надо!
Фомка-Митя задом уже влезал в секретный лаз, ретировался.
Хотелось уши заткнуть, как Одиссей, воском, чтобы не слышать воплей любимой
марухи. Дура какая, идиотка, от кого решила чистое дитя родить, от убийцы и
ублюдка! Куда она решила дивного мальчика или нежную девочку принести, в этот
мир большевистский?
Он долго еще трясся, сидя в углу за каким-то бойлером, смоля
папиросину. Наконец успокоился, пошел в дежурку, переоделся в нормальный,
«вольный» костюмчик, сверху надел бобриковое пальто, на голову аккуратненькую
ушаночку с кожаным верхом. В этом цивильном виде – в натуре молодой специалист,
энтузиаст Дальнего Севера – он без всякого хипежа, спокойненько прошел через
проходную за зону: вахта была здесь, на Карантинке, почти целиком «смазана»,
надо было только смотреть, как бы на «неосторожного» не нарваться.
От лагеря до города было четыре километра, не расстояние, а
тут еще подвернулся медленно ползущий американский железный мамонт «даймонд».
Все же немного быстрей движется, чем человек. Митя вспрыгнул на
прицеп-платформу, ухватился за какой-то стояк и так прокачался с папиросочкой
все двадцать минут, пока автопоезд катил к столице Колымского края. Большой
закат распространялся над сопками, зеленели ранние звезды, как красивые
марухины глаза, цепочки фонарей и пятнышки частных окон загорались в темнеющей
долине. Как жалко, что я тогда в Италию не ушел. Можно было в Италию уйти.
Можно было лесами и оврагами, ночными переходами постепенно в Италию уйти. Вот
тогда мне и надо было в Италию уйти, в сорок третьем. Не к партизанам в
«Днепр», а так потихонечку, целенаправленно, ну, вместе с Гошкой, конечно,
говенным, в сторону Италии пробираться. Ну, Гошку, конечно, по дороге мадьяры
за яйца бы повесили, а я бы до Италии дошел и там перешел бы на сторону
атлантических союзников. Эх, нельзя переиграть всю эту ситуацию, вот жаль; как
мне тогда все-таки не хотелось превращаться в злое животное!
В городе по деревянным тротуарам дефилировала, как Митя ее
называл, золотопогонная чернь со своими бабами в мехах. «Валентина, дорогая, вы
давно ли с „материка“?» – «Ах, чудесно провели время в городе-курорте Сочи!»
Среди аристократии шаландался и свой брат, бывший зек, ну, то есть рабского
сословия, презренный и блудливый. Как и подобает вольнонаемному – с
понтом! – специалисту, он не обращал на них никакого внимания. Зашел в
продмаг, купил голову сыра, положил в чемоданчик: в зоне неплохо бывает сырком
побаловаться. Зашел в аптеку, купил полдюжины склянок пантокрина для ребят из
«По уходу за территорией». Среди ребят существовало мнение, что от пантокрина
концы так стоят, что хоть ведро на них вешай. Сам Митя не нуждался в этой
вытяжке из рогов северного оленя: на его рычаг, особенно в присутствии Маринки
Шмидт, можно было хоть гирю чугунную подвешивать. Затем небрежненько посетил
сберкассу, снял со счета на имя Шаповалова Георгия Михайловича 25 000 рублей.
На «материке» такой суммы сразу могли бы и не выдать, а то еще и милицию бы
вызвали для проверки личности вкладчика, в Магадане же с его двойными,
тройными, четверными окладами снятие такого куска с книжки было делом самым
обычным. В этом, собственно говоря, и состояла главная цель сегодняшней
вечерней прогулки: вохру на Карантинке надо было не только в страхе держать, но
и «смазывать», чтобы все гаденыши «склеились».
Оставалось еще два часа до вечернего развода, можно было в
кинотеатр зайти посмотреть первую половину фильма «Девушка моей мечты». Эту
девушку из трофейного кино, Марику Рокк, мы с Гошкой видели еще в Германии,
там-то она из бочки с водой голая выскакивала, ну, а тут, конечно, бочку эту из
картины вырезали, чтобы советский человек не облизывался на живое тело. А все ж
таки можно посмотреть виды альпийской Германии. Можно так посидеть полчаса, а
потом как бы спохватиться. Ой, товарищи, простите, дорогие, у меня же
телефонный разговор с Москвой, с министерством, заказан!
Вот как раз пятнадцать минут до начала сеанса, как раз можно
еще пройтись по Советской улице, посмотреть на их два окна в доме № 14.
На Советской было пусто. В отсутствие больших снегопадов
сугробы вдоль мостков малость почернели от городской гари и слегка уже
по-весеннему засахарились. Тусклые паршивые фонарики висели на сегодняшнем
редкостном небе, словно итальянские апельсинчики. Прошел патруль из двух
вохровцев и офицера. Внимательно посмотрели на Митю, но не остановили. Магадан
как солидный советский город, жемчужина Дальнего Севера, как бы не
предусматривал проверку документов у любого прогуливающегося с чемоданчиком
гражданина. Если бы спросили, впрочем, Шаповалов Георгий Михайлович смог бы
представить любые доказательства своей благонадежности, от паспорта до
короткоствольного револьвера.
