Бишоп вскочил:
— Я был не прав.
— Тогда почему ничего не сказал?
— Я пытался.
Она послала ему испепеляющий взгляд:
— Не лги мне, Сэм. Не смей лгать.
— Ради бога, я пытался поговорить с тобой.
— Тебе не кажется, что было немного поздно?
Он сердито всплеснул руками и отвернулся к стене:
— И я ушел…
— Потому что я попросила тебя уйти.
— Потому что, сколько бы ни продолжалось, это никогда не кончится.
Вдруг ей пришла в голову мысль столь оглушающая, что у нее подогнулись ноги. Ситуация и так плохая, а может стать в сотни раз хуже.
Чтобы сохранить равновесие, Лаура схватилась за стол:
— О, Сэм! Господи! Прошлой ночью!..
Он, стоя спиной к ней, потер лицо:
— Я знаю, знаю.
— А если я забеременела?
Бишоп повернулся. Лицо Лауры выражало уже не потрясение, а откровенную тревогу. Он был готов принять все: крики, слезы… Упреки, которые заслужил.
Молодая женщина шагнула к нему:
— Ты знал… всю неделю… ты знал! И занимался со мной сексом?
— Любовью.
— Хотя знал об амнезии.
— Но ведь ты сама хотела быть со мной, разве не так?
Ее лицо скривилось, как будто она глотнула чего-то кислого.
— Развод, Сэм. Ты помнишь такое слово? Мы больше не женаты.
— Были женаты всю последнюю неделю.
Зарычав, Лаура отвернулась от него, но он схватил ее за руку и развернул лицом к себе:
— Скажи, разве ты не любила меня вчера вечером? И накануне? И за день до этого?
Голова Лауры дернулась.
— Это нечестно.
— Мне сейчас не до честности. Я забочусь о тебе. Лаура, я забочусь о нас.
Слезы текли по ее щекам. Она судорожно вздохнула и более спокойно сказала:
— У тебя странная манера показывать это.
Бишоп отпустил ее:
— Даже сейчас, когда ты была готова услышать правду, пришлось трудно. А что произошло бы, если бы я в первую же ночь честно и жестко изложил факты? Ты хотела бы этого?
Она вздернула подбородок:
— Да.
— Да?!
Лаура подошла к окну и долго смотрела вдаль. Потом призналась:
— Нет. Но ты мог уйти из больницы, выяснив, что я почти не пострадала.
— Или, когда позвонила твоя сестра, вообще мог отказаться приехать.
Лаура крутила прядку возле уха:
— И ты повез меня к доктору Четвин. И взял выходные. Это удивительно, поскольку ты ненавидел меня.
Как ей доказать?
— Я никогда не ненавидел тебя, Лаура, я хотел все решить.
— Мне жаль, но у тебя это не очень получается.
Бишоп безрадостно усмехнулся:
— Знаешь что? Если желаешь меня обвинять — вперед. Я не возражаю.
— Не слишком поздно?
— Вовремя.
Интересно, что она еще задумала?
— Зачем ты это делал? — наконец спросила Лаура. — Зачем занимался со мной сексом… любовью… без защиты, если мы уже больше года живем врозь? Ведь все давно закончилось.
— Последняя неделя доказала, что это не так. Я начал надеяться, что все еще можно уладить.
Лаура поджала губы и отвернулась к окну, как будто испугалась, что Бишоп опять увидит ее слезы. Он подошел ближе:
— Скажи, о чем ты думаешь?
Она тяжело вздохнула:
— У меня появилась совершенно безумная, мазохистская идея. Я хочу…
— Забеременеть? — договорил за нее Бишоп.
Молодая женщина, беспомощно кивнула.
Он мгновенно преодолел оставшееся между ними пространство и обнял ее за талию. А потом улыбнулся — тепло и обнадеживающе:
— Мы это решим.
— Однажды ты это уже говорил, — с сомнением заметила Лаура.
— Знаешь, когда ты лежала в больнице, твоя сестра заявила, что это, возможно, еще один шанс для нас.
— Грейс так сказала?
— Трудно поверить, верно? Я думал, она сказала это просто так, но потом, забрав тебя домой, счел, что Грейс, вероятно, права.
Лаура склонила голову набок. Бишоп почувствовал, что она уже почти готова сдаться. Однако женщина все же попыталась отстраниться от него:
— Ты нарочно это делаешь.
— Что делаю?
— Пытаешься сбить меня с толку.
— Я стараюсь не сбить тебя с толку.
Лаура успокоилась и, несмотря ни на что, улыбнулась. Бишоп тоже ухмыльнулся:
— Это не просто слова.
Он проводил ее к дивану. Она, поколебавшись, села. Он присел рядом и ждал, когда она заговорит, когда выскажет все, что накопилось у нее за два года.
Взгляд Лауры блуждал по комнате. Бишоп понял, что она погрузилась в воспоминания.
— Ты согласился завести ребенка, — отрешенно начала она. — И я забеременела довольно скоро. Я очень волновалась. Ты казался счастливым, но был постоянно занят на работе, расширял то одно, то другое. Ты все больше времени проводил вне дома, все чаще оставался в городской квартире. А когда и приезжал домой, я видела, каким становится твой взгляд. Ты любишь контролировать все, каждое движение. Однако контролировать беременность было невозможно. — Лаура шумно выдохнула, собираясь с силами. — После выкидыша я почувствовала, что ты испытываешь облегчение. — Ее глаза опять наполнились слезами. — Потом произошел несчастный случай. Я упала. Ты решил, что я от расстройства пыталась покончить с собой. После этого мы больше не занимались любовью…
Она опустила голову и крепко зажмурилась. Плечи ее приподнялись, как будто в грудь вонзилось что-то острое. У Бишопа сдавило горло.
— Когда я потеряла память, ты обрадовался тому, что я смогу забыть это время, ведь так?
— Ты слишком грустила.
— Но это была часть моей жизни. Я хочу помнить все, как бы больно мне ни было.
— Вот ты и держалась до самого конца за горе и безнадежность. Даже если это могло убить то, что у нас было, — не сдержался он.
— Мне нужна была твоя поддержка, Сэм. Не холодное плечо, — почти с мольбой произнесла Лаура. — А ты уехал… Уехал, потому что я велела тебе уйти. Давай посмотрим фактам в лицо — я тебя выгнала.
Бишоп нахмурился. Он был разочарован, когда наконец признал поражение, и ушел. Он потерпел неудачу, и это был удар не только по его самолюбию, но по самой его сути. Самюэл Бишоп всегда и везде преуспевал. Он утверждал, что человек должен быть сделан из высоколегированной стали, чтобы выстоять среди ледяных бурь. Особенно таких, какие он перенес в горькие месяцы после выкидыша. А Лаура говорит, что чувствовала то же самое. Изоляцию. Одиночество. Желание дотянуться. Или чтобы до нее дотянулись.
