– Ну, надеюсь, меня оно не касалось, – сказал Трент. – Мы
приехали.
Он заплатил шоферу, открыл дверь, провел Дермота темной
лестницей, толчком распахнул еще одну дверь и впустил его в свой кабинет –
маленькую комнатку на втором этаже. Потом включил свет и вошел следом за ним.
– Пока тут совершенно безопасно. А теперь мы в две головы
подумаем, как быть дальше.
– Я поставил себя в глупое положение, – вдруг сказал Дермот.
– Мне нечего было бояться. Теперь я это ясно вижу. Тут очевидный заговор.
Какого черта ты смеешься?
Трент откинулся на спинку стула, трясясь от неудержимого
смеха. В его смехе было что-то жуткое, что-то жуткое было и в нем самом. В его
глазах появился странный блеск.
– Необычайно хитрый заговор, – подтвердил он, задыхаясь от
смеха. – Дермот, дружище, тебе конец.
Он пододвинул к себе телефон.
– Что ты собираешься делать? – спросил Дермот.
– Звонить в Скотленд-Ярд. Сказать им, что птичка здесь, в
надежном месте, и под замком. Да, я запер дверь, когда вошел, а ключ положил в
карман. Ты напрасно смотришь на ту дверь, что у меня за спиной. Она ведет в
комнату Клер, а она всегда закрывает ее изнутри. Понимаешь, она боится меня.
Давно боится и всегда знает, когда я начинаю думать о ноже – о длинном и остром
ноже. Оставь, ничего у тебя не выйдет…
Дермот уже хотел прыгнуть на него, но Джек достал из кармана
ужасного вида револьвер.
– Это второй, – довольно засмеялся он. – Первый я положил в
ящик твоего комода, сразу же после того, как застрелил из него старого Уэста.
На что ты там смотришь через мою голову? На ту дверь? Напрасно. Даже если бы
Клер открыла ее, а для тебя она могла бы это сделать, я подстрелил бы тебя
прежде, чем ты до нее добрался. Не в сердце. Чтобы не убить, а только ранить,
чтобы ты не смог убежать. Я стреляю метко, ты знаешь. Когда-то я спас тебе
жизнь. Дурак был. Нет, нет, я хочу, чтобы тебя повесили, именно повесили. А нож
мне нужен не для тебя. Он для Клер, очаровательной Клер, такой белой и нежной.
Старый Уэст об этом знал. Он для того и приходил сегодня, чтобы убедиться,
сумасшедший я или нет. Он хотел запрятать меня за решетку, чтобы я не накинулся
с ножом на Клер. Я был очень осторожным. Я взял его ключ и твой тоже,
выскользнул из танцевального зала, только мы вошли туда. Поехал к его дому,
зашел туда сразу после тебя, выстрелил и сразу вышел… Потом приехал к тебе,
оставил револьвер, вернулся в Графтон почти одновременно с тобой, а когда мы с
тобой прощались, положил ключ назад в карман твоего пальто. Я не боюсь тебе в
этом признаться. Больше никто не слышит, а я хотел бы, чтобы ты, когда тебя
будут вешать, знал: это сделал я… Боже, как мне смешно! О чем ты думаешь? Что ты,
черт тебя побери, там видишь?
– Я думаю, что лучше бы тебе, Трент, не возвращаться домой.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Оглянись.
Трент быстро оглянулся. В двери соседней комнаты стояли Клер
и инспектор Веролл…
Трент отреагировал молниеносно. Прозвучал выстрел – и попал
в цель. Он упал поперек стола. Инспектор подскочил к нему, а Дермот, словно во
сне, смотрел на Клер. Целый рой мыслей, без видимой связи между собой,
промелькнул у него в голове: дядя, ссора с ним, страшное недоразумение – английский
закон о разводе никогда бы не освободил Клер от сумасшедшего мужа, – «всем нам,
известное дело, жаль ее», договоренность между нею и сэром Эйлингтоном, которую
хитрый Трент разгадал, ее слова: «Ужасно! Ужасно! Ужасно!» Да, но теперь…
Инспектор выпрямился.
– Мертв, – сказал он с досадой.
– Конечно, – услышал свой голос Дермот. – Он всегда метко
стрелял…
Четвертый человек
Отдышавшись, каноник Парфитт обтер лицо и шею большим
клетчатым платком. Да, в его возрасте бегать за поездами становилось трудно. С
годами он погрузнел и начал страдать одышкой даже от быстрой ходьбы, не говоря
уже о беге. Объясняя это новое для него явление, он всегда с достоинством
повторял: «Сердечко пошаливает, знаете ли…»
Найдя свое купе в вагоне первого класса, каноник устроился в
углу и с облегчением вздохнул. Блаженно вытянув ноги, он почувствовал, как
тепло жарко натопленного вагона разливается по его изрядно закоченевшему телу.
Теперь валивший снаружи снег был ему не страшен. «Удобное местечко, особенно
для такой долгой ночной поездки, – подумал он. – Когда наконец они додумаются
цеплять к поезду спальные вагоны?»
Три остальных угла купе были уже заняты. Оглядывая своих
попутчиков, каноник Парфитт обнаружил, что человек в дальнем углу приветливо
улыбается, явно желая показать, что узнал его. Это был гладко выбритый мужчина
с живым насмешливым лицом и седеющими на висках темными волосами. По его виду
можно было понять, что он принадлежит к юридическому сословию. И действительно,
сэр Джордж Дюран был известным адвокатом.
– Вы здорово бегаете, Парфитт, – заметил он с добродушной
улыбкой. – Наблюдал через окно ваш рывок.
– Иногда приходится, хотя это очень вредно для моего сердца,
сэр Джордж, – ответил священник. – Какая удача, что мы едем в одном купе.
Приятно иметь умного собеседника во время такого долгого пути. Далеко
направляетесь?
– До Ньюкасла, – коротко ответил сэр Джордж. – Да, вы знакомы
с доктором Кэмпбеллом Кларком?
Человек, сидевший в соседнем углу по одной стороне с
каноником, любезно поклонился.
– Мы с ним столкнулись на платформе. Еще одна приятная
случайность.
Каноник Парфитт с нескрываемым интересом посмотрел на
доктора Кэмпбелла Кларка, имя которого было ему хорошо знакомо. Доктор Кларк
был известным врачом-психиатром, его последняя книга «Проблемы подсознания»
имела шумный успех и была у всех на устах.
Перед каноником Парфиттом предстал человек с квадратной
челюстью, властными голубыми глазами и рыжеватыми редеющими волосами. Он
производил впечатление человека с очень сильной волей.
По инерции священник перевел взгляд в противоположный угол,
подсознательно надеясь и там встретить знакомую личность, но четвертый попутчик
оказался совершенно незнакомым, к тому же, по всей видимости, иностранцем. Это
был худощавый темноволосый человек довольно невзрачного вида. Казалось, он
дремал, закутавшись в широкое пальто и надвинув на лоб шляпу.
– Каноник Парфитт из Брэдчестера? – спросил доктор Кэмпбелл
Кларк приятным низким баритоном.
Каноник был польщен. Его последние «научные проповеди»
произвели настоящий фурор, особенно после того, как их подхватила пресса. Да, он
оказался прав. Теперь, как никогда, церковь нуждалась в отвечающей духу времени
модернизации.
