– Но почему? – в неистовстве воскликнул Чарлз. – Почему она
это сделала?
Господин Хопкинс кашлянул:
– У вас не было каких-либо… недоразумений с вашей тетушкой,
господин Риджуэй?
Чарлз открыл рот от изумления:
– О! Мы были в самых лучших, самых нежных отношениях – до
последнего дня!
– А!.. – произнес господин Хопкинс, не глядя на него.
Внезапно Чарлзу стало ясно, что адвокат не верит ему.
Какая ирония судьбы: когда он лгал – ему верили, теперь,
когда он говорит правду, – ему не верят!
Его тетя не хотела уничтожить завещание, он не сомневался в
этом! Внезапно его мысль как бы наткнулась на какое-то препятствие – в памяти
возникла картина: старая женщина одной рукой держится за сердце… Из другой руки
выскальзывает лист бумаги… и падает на раскаленные угли…
Лицо Чарлза стало мертвенно-бледным. Он услышал хриплый
голос – свой собственный голос:
– А что, если это завещание не будет обнаружено?
– Существует прежнее завещание, датированное сентябрем 1920
года. По тому завещанию госпожа Хартер оставляет все свое имущество племяннице,
Мириам Хартер, ныне Мириам Робинзон.
Вдруг резко зазвонил телефон. Чарлз снял трубку и услышал
голос доктора – сердечный и добродушный:
– Это вы, Риджуэй? Я полагал, что вам будет интересно узнать
результаты вскрытия. Причина смерти, как я уже говорил вам, – шок. Но болезнь
сердца оказалась намного серьезнее, чем я предполагал. При всех
предосторожностях она все равно не протянула бы больше двух месяцев. Я считаю,
что это известие несколько утешит вас.
Свидетель обвинения
Невысокого роста, худощавый, элегантно, почти щегольски
одетый – так выглядел мистер Мейхерн, поверенный по судебным делам. Он
пользовался репутацией превосходного адвоката. Взгляд серых проницательных
глаз, видевших, казалось, все и вся, ясно давал собеседнику понять, что тот
имеет дело с весьма неглупым человеком. С клиентами адвокат разговаривал
несколько суховато, однако в тоне его никогда не было недоброжелательности.
Нынешний подопечный Мейхерна обвинялся в преднамеренном
убийстве.
– Моя обязанность еще раз напомнить вам, что положение ваше
крайне серьезное и помочь себе вы можете лишь в том случае, если будете
предельно откровенны.
Леонард Воул, молодой человек лет тридцати трех, к которому
были обращены эти слова, сидел безучастный ко всему происходящему, уставившись
невидящими глазами прямо перед собой, и прошло некоторое время, прежде чем он
медленно перевел взгляд на мистера Мейхерна.
– Я знаю, – заговорил он глухим прерывающимся голосом. – Вы
уже предупреждали меня. Но… никак не могу поверить, что обвиняюсь в убийстве. К
тому же таком жестоком и подлом.
Мистер Мейхерн привык верить фактам, ему чужды были эмоции.
Он снял пенсне, не спеша протер сначала одно, потом другое стеклышко.
– Ну что ж, мистер Воул, нам придется потрудиться, чтобы
выпутать вас из этой истории. Думаю, все обойдется. Но я должен знать,
насколько сильны улики против вас и какой способ защиты будет самым надежным.
Дело никак нельзя было назвать запутанным, и вина
подозреваемого казалась настолько очевидной, что ни у кого не должна была бы
вызвать сомнения. Ни у кого. Но как раз сейчас появилось сомнение у самого
мистера Мейхерна.
– Вы думаете, что я виновен, – продолжал Леонард Воул. – Но,
клянусь богом, это не так. Конечно, все против меня. Я словно сетью опутан, как
ни повернись – не выбраться. Только я не убивал! Слышите – не убивал!
Вряд ли кто-нибудь в подобной ситуации не стал бы отрицать
свою вину. Кому-кому, а мистеру Мейхерну это было хорошо известно. Но, боясь
признаться самому себе, он уже не был уверен. В конце концов могло оказаться,
что Воул действительно не убивал.
– Да, мистер Воул, против вас все улики. Тем не менее я вам
верю. Но вернемся к фактам. Расскажите, как вы познакомились с мисс Эмили
Френч.
– Это было на Оксфорд-стрит. Какая-то старая дама переходила
улицу. Она несла множество свертков и как раз на середине дороги уронила их.
Стала было собирать, едва не угодила под автобус и кое-как добралась до
тротуара. Я подобрал свертки, как мог очистил от грязи. На одном из пакетов
завязал лопнувшую тесьму и вернул растерявшейся женщине ее добро.
– Не было ли речи о том, что вы спасли ей жизнь?
– Конечно же нет, что вы! Обычное дело. Услуга из
вежливости, не больше. Правда, она очень тепло поблагодарила, даже, кажется,
похвально отозвалась о моих манерах, которые якобы такая редкость у современной
молодежи. Что-то в этом роде, не помню точно. Потом я отправился своей дорогой.
Мне и в голову не приходило, что мы с нею когда-нибудь увидимся. Но жизнь преподносит
нам столько сюрпризов!.. В тот же день я встретил ее на ужине у одного моего
приятеля. Она сразу вспомнила меня и попросила, чтобы я был ей представлен.
Тогда-то я и узнал, что зовут ее Эмили Френч и что живет она в Криклвуде. Мы
немного поговорили. Она, думаю, была из тех, кто быстро проникается симпатией к
совершенно незнакомым людям. Ну вот, а потом она сказала, что я непременно
должен навестить ее. Я, разумеется, ответил, что с удовольствием зайду
как-нибудь, но она заставила назначить день. Мне не очень-то этого хотелось, но
отказаться было неудобно, да и невежливо. Мы договорились на субботу, и вскоре
она ушла. Приятели рассказывали о ней как о богатой и чрезвычайно эксцентричной
особе. От них же я узнал, что живет она в большом доме, что у нее одна служанка
и целых восемь кошек.
– А что, – спросил мистер Мейхерн, – о том, что она хорошо
обеспечена, вам действительно стало известно лишь после ее ухода?
– Если вы думаете, что я специально выспрашивал… – горячо
начал оправдываться Воул, но мистер Мейхерн не дал ему договорить:
– Я ничего не думаю. Я лишь пытаюсь представить, какие
вопросы могут возникнуть у обвинения. Мисс Френч жила скромно, если не сказать
– скудно, и сторонний наблюдатель никогда бы не предположил в ней состоятельную
даму. А вы не помните, кто именно сказал вам, что у нее есть деньги?
– Мой приятель, Джордж Гарви.
– Он может это подтвердить?
– Не знаю. Прошло столько времени.
– Вот видите, мистер Воул. А ведь первой задачей обвинения
будет доказать, что вы испытывали денежные затруднения, узнали о богатстве этой
дамы и стали добиваться знакомства с нею.
– Но это не так!
– Очень многое зависит от памяти вашего приятеля. Помнит ли
он о разговоре?
