– А дальше?
– Первое, что я увидел на следующее утро, когда зашел в
палатку, был огромный нож – почти в пол-ярда длиной, проткнувший койку как раз
в том месте, где я должен был лежать. Вскоре мне стало известно, что это дело
рук одного из слуг-арабов, сына которого расстреляли как шпиона. Что вы можете
сказать об этом, дядя Эйлингтон? Разве не яркий пример того, что я называю
Красным Сигналом?
Ученый улыбнулся без особого энтузиазма.
– Очень интересная история, мой дорогой Дермот.
– Но для вас недостаточно убедительная?
– В самом деле, недостаточно. Я не сомневаюсь, что тебя, как
ты утверждаешь, охватило предчувствие опасности. Однако я ставлю под сомнение
причину появления этого предчувствия. Из твоих слов следует, будто оно возникло
извне, то есть было вызвано влиянием на твое сознание какого-то внешнего
источника. Но сегодня мы знаем, что первопричина почти всех таких явлений
приходит из подсознательного.
– Старое доброе подсознательное! – воскликнул Джек Трент. –
В наши дни им можно объяснить что угодно.
Словно и не заметив, что его перебили, сэр Эйлингтон
продолжал:
– Я думаю, что своим поведением или взглядом этот араб
как-то выдал себя, хотя осознанно ты ничего не заметил и не запомнил, но в
твоем подсознании все было по-другому. Подсознание никогда ничего не забывает.
Мы допускаем также, что в подсознании идет рассудочный процесс и делаются
выводы вполне независимо от высшего, то есть сознательного, желания. В твоем
подсознании возникло подозрение о возможности покушения на твою жизнь, что
пробудило в сознании защитную реакцию.
– Признаю: звучит весьма убедительно, – улыбнулся Дермот.
– Но не так интересно, – надула губы миссис Эверсли.
– Возможно также, что подсознательно ты почувствовал
ненависть к себе со стороны того араба, – продолжал сэр Эйлингтон. – То, что в
старину называли телепатией, конечно, существует, хотя условия, при которых она
возникает, очень мало изучены.
– А еще какие-то происшествия с вами случались? – обратилась
Клер к Дермоту.
– О да! Но больше ничего необычного, и, думаю, все они могут
быть объяснены стечением обстоятельств. Один раз я отказался от приглашения в
один загородный дом только потому, что зажегся Красный Сигнал. На той же неделе
там произошел пожар. Кстати, дядя, а как сработало подсознание тут?
– Боюсь, что никак, – улыбнулся в ответ сэр Эйлингтон.
– Но вы, конечно, найдете этому объяснение. Говорите же.
Вовсе не обязательно быть чрезмерно деликатным с близкими родственниками.
– В таком случае, племянник, я позволю себе допустить, что
ты отказался от приглашения, ибо не имел большого желания туда ехать, а после
пожара убедил себя, что предчувствовал опасность, и теперь безоговорочно этому
веришь.
– С вами невозможно спорить, – засмеялся Дермот. – Вы всегда
будете победителем.
– Не обращайте внимания, мистер Уэст! – воскликнула Вайолет
Эверсли. – Я верю в ваш Красный Сигнал безоговорочно. А после Месопотамии он
больше не появлялся?
– Нет… да…
– Что вы сказали?
– Да нет, ничего.
Дермот замолчал. Слова, которые чуть не слетели с его уст,
были: «Нет, до сегодняшнего вечера». Они появились сами собой и выражали еще не
до конца осознанную мысль, но – он это почувствовал сразу – в них была истина.
В темноте мерцал Красный Сигнал. Опасность! Опасность рядом!
Но откуда? Какая мыслимая опасность может быть тут, в доме
его друзей? Ну, в конце концов, своего рода опасность существовала. Он
посмотрел на Клер Трент – бледное, с тонкими чертами лицо, изящный наклон
золотистой головки. Но эта опасность возникла не сегодня и никак не могла быть
такой острой. Ибо Джек Трент – его лучший друг. И даже больше, чем просто
лучший друг. Джек спас ему жизнь во Фландрии и был за это представлен к Кресту
Виктории. Джек – славный парень, один из наилучших людей, которые есть на свете.
На свою беду, он полюбил жену Джека. Он надеялся, что со временем найдет в себе
силы преодолеть это чувство. Страдать так, как сейчас, без конца невозможно. Он
покончит с этим, он возьмет себя в руки. Вряд ли Клер догадалась, а если бы и
догадалась, в его любви к ней опасности не было. Статуя, прекрасная статуя из
золота, слоновой кости и бледно-розового коралла… игрушка для королей, а не
живая женщина…
Клер… Даже мысленно произнося ее имя, он ощущал боль… Он
должен с этим справиться. Он любил женщин и до нее. «Но совсем не так», как
обычно говорится. «Совсем не так» – и в этом вся суть. Опасности здесь нет,
сердечная боль – да, но не опасность. По крайней мере, не та опасность, о
которой предостерегает Красный Сигнал. Это нечто совсем иное.
Он оглядел сидящих за столом, и только теперь его поразило,
что тут собралось довольно необычное общество. Его дядя, например, редко обедал
вне дома в таком узком неофициальном кругу. Не похоже было также, что Тренты –
его старые друзья. До сегодняшнего вечера Дермоту и в голову не приходило, что
он их вообще не знает. Конечно, повод был. После обеда должна прийти довольно
известная женщина-медиум и провести сеанс. Сэр Эйлингтон как будто
интересовался спиритизмом. Да, это, конечно же, был повод.
Это слово привлекло его внимание. Не был ли спиритический
сеанс лишь поводом, вполне естественно объяснявшим присутствие психиатра на
этом обеде? Если так, то какая же настоящая причина привела его сюда? Дермоту
припомнилось множество подробностей – подробностей, ранее не замеченных, или,
как сказал бы дядя, не замеченных сознанием.
Знаменитый психиатр несколько раз странно, очень странно
посмотрел на Клер. Так, словно наблюдал за нею. Под его пристальным взглядом
она беспокоилась и не знала, куда девать руки, дрожащие от волнения. Она
волновалась, очень волновалась и как будто чего-то боялась. Почему она боялась?
Усилием воли он заставил себя прислушаться к разговору за
столом. Миссис Эверсли уговорила великого врача рассказать кое-что о своей
профессии.
– Мои милые дамы, – говорил тот, – что такое сумасшествие?
Поверьте мне, чем больше мы это явление изучаем, тем труднее нам его так
называть. Все мы в определенной мере склонны к самовозвеличиванию. Но когда
кто-то из нас начинает думать, будто он русский царь, ему или затыкают рот, или
сажают в дом сумасшедших. Но прежде чем дойти до такого, надо преодолеть
длинный путь. И можно ли поставить на нем где-то столб и сказать: «По эту
сторону – здравый смысл, на той – безумие». Конечно же нет. И если бы тот, кто
страдает такой манией, держал язык за зубами, мы, возможно, никогда не смогли
бы отличить его от нормального человека. Чрезвычайная рассудительность
душевнобольного – очень интересный феномен.
