Арсенов отдал приказ, чтобы отныне все говорили только по-исландски, даже в том случае, если рядом не будет посторонних. У стоек одного из агентств, сдающих напрокат автомобили, он взял в аренду машину для себя и Зины и три фургончика для остальных участников группы. Арсенов и Зина отправились в Рейкьявик, а другие, погрузившись в фургоны, поехали к югу от столицы, в местечко под названием Хафнарфьёрдюр — старейший торговый порт Исландии, где Спалко заранее снял большой деревянный дом, стоящий на отвесной скале и смотрящий окнами на залив. Колоритный городок, состоящий из маленьких, симпатичных дощатых домиков, был окружен застывшими потоками вулканической лавы, застланными легким туманом и словно потерявшимися во времени. На гладкой поверхности залива покачивались ярко раскрашенные рыбацкие лодки, и издалека их было легко принять за длинные боевые ладьи викингов, изготовившиеся к очередному кровавому набегу.
* * *
Арсенов и Зина ехали по Рейкьявику, знакомясь воочию с улицами, которые они прежде видели только на картах, пытаясь проникнуться духом здешних мостовых и тротуаров. Расположенный на полуострове, город был весьма живописным. Практически с любой точки открывались изумительные виды на покрытые вечными снегами горные вершины и пронзительно холодную черно-синюю махину Северной Атлантики. Сам остров Исландия возник в результате тектонических сдвигов, произошедших в тот момент, когда Америка и Евразия, некогда представлявшие собой единый массив, разошлись в разные стороны и образовали два разных континента. В связи с тем, что остров, по меркам геологической науки, был сравнительно молодым, земная кора здесь была значительно тоньше, чем где бы то ни было еще, и именно этим объяснялась бурная геотермическая активность, которую практичные островитяне придумали использовать для обогрева своих домов. Городок соединялся со столицей трубой, по которой в Рейкьявик поступала горячая вода, бившая из земных недр.
Проезжая по городскому центру, они миновали церковь Холлгримскирхе — причудливое, ни на что не похожее сооружение, напоминавшее скорее космическую ракету из фантастической киноленты. Это было самое высокое здание города, состоявшего в основном из малоэтажных построек. Они обнаружили медицинский комплекс и оттуда отправились прямиком в отель «Оскьюлид».
— Ты уверен, что они поедут именно этой дорогой? — спросила Зина.
— Абсолютно, — кивнул Арсенов. — Это самый короткий путь, а им нужно будет добраться до гостиницы как можно быстрее.
По всему периметру отель был окружен сотрудниками многочисленных служб безопасности — американцами, русскими и арабами.
— Они превратили здание в крепость, — заметила Зина.
— Это было видно и на снимках, которые показывал нам Спалко, — ответил Арсенов с едва заметной улыбкой. — Однако то, сколько сотрудников они задействуют для охраны, для нас не имеет никакого значения.
Припарковав машину, чеченцы пошли по магазинам, и в каждом делали какие-то покупки. Правда, Арсенов чувствовал себя гораздо уютнее, находясь внутри железной скорлупы взятой напрокат машины. Оказавшись в потоке покупателей, он еще острее ощутил, что является здесь чужим. Как сильно отличались эти стройные, светлокожие и голубоглазые люди от всех тех, с кем ему приходилось иметь дело раньше! Ширококостный, с черными волосами и глазами, со смуглой кожей, он чувствовал себя неандертальцем, оказавшимся вдруг среди кроманьонцев. При этом Арсенов заметил, что Зина не испытывает подобных неудобств. Она приноравливалась к новым местам, новым людям и новым идеям с пугающей легкостью. Арсенов с тревогой подумал о ней самой и о том, какое влияние она станет оказывать на детей, которые у них когда-нибудь родятся.
* * *
После боевой операции, проведенной у заднего входа в клинику «Евроцентр Био-I», прошло двадцать минут. Хан пытался вспомнить, приходилось ли ему хоть однажды испытывать столь же острое, как сейчас, желание разделаться с врагом во время схватки. Хотя перевес в численности и вооружении был на стороне противника, хотя рациональная часть его сознания буквально кричала о том, что контратаковать бойцов, посланных Спалко, чтобы разделаться с ним и Джейсоном Борном, — это сущее безумие, другая его часть требовала немедленного отмщения. Как ни странно, именно крик Борна, предупредивший его об опасности, заставил Хана подавить в себе жгучее желание ввязаться в схватку и разорвать людей Спалко на части. Это предупреждение высвободило какое-то непонятное чувство, таившееся в подкорке головного мозга, заставило его укрыться от бойцов, которых Аннака послала в погоню за ним. Он мог бы легко разделаться с этими двумя, но что бы это дало? Она просто отправила бы по его следам других.
Хан сидел в «Грендель» — кафе, расположенном примерно в миле от клиники, которую — в этом можно не сомневаться — уже успели заполонить полицейские, а возможно, и агенты Интерпола. Он потягивал двойной эспрессо и продолжал анализировать то самое, незнакомое доселе чувство, которое испытал, уклоняясь от града пуль. Перед его глазами вновь возникло выражение страха, появившееся на лице Джейсона Борна, когда тот увидел, что Хан вот-вот шагнет в ловушку, в которую сам он уже успел угодить. Было похоже, что Борна в тот момент больше волновала безопасность Хана, чем его собственная. Но ведь этого просто не могло быть!
Раньше за Ханом не водилось привычки проигрывать в мозгу недавние события, но теперь он, к собственному удивлению, занимался именно этим. Когда Борн и Аннака направлялись к выходу, он попытался предупредить Борна относительно того, что представляет собой эта женщина, но опоздал. Что заставило его пойти на этот шаг? Хан мог с уверенностью сказать только одно: это не было заранее обдуманным решением и получилось совершенно спонтанно. С непривычной живостью он вспомнил ощущения, охватившие его, когда он воочию увидел перебинтованные ребра Борна и понял, как сильно покалечил его. Что это было — угрызения совести? Невозможно!
Все это буквально сводило Хана с ума. Но было и еще одно, что не давало ему покоя: воспоминание о том, как Борн, имея возможность убежать, спастись от обезумевшего от боли и ярости Макколла, предпочел остаться и рисковать своей жизнью, чтобы спасти Аннаку. Вплоть до этого момента Хан предпочитал думать о Джейсоне Борне как о хладнокровном убийце, до поры до времени скрывавшемся под безобидной личиной профессора Дэвида Уэбба и вышедшем наконец на тропу войны. Но ни один убийца не стал бы рисковать своей шкурой, чтобы защитить совершенно постороннюю женщину.
Так кто же ты, Джейсон Борн?
Хан потряс головой, злясь на самого себя. Эти вопросы, от которых у него мутился рассудок, нужно пока отложить в сторону. Зато наконец пришло понимание того, зачем Спалко звонил ему, когда он находился в Париже. Это была проверка, и, по мнению Спалко, Хан ее не прошел. Теперь Спалко видит в нем опасность для себя, причем не менее грозную, чем Борн. Для Хана Спалко окончательно превратился во врага. На протяжении всей жизни у Хана был единственный способ общения с врагами — он их уничтожал. У него было чутье на опасность, и каждый раз он приветствовал ее, видя в ней очередной вызов, который должен одолеть. Спалко уверен, что раздавить Хана не составит для него труда, но он не знал другого: высокомерие и самонадеянность — вот смертельно опасные враги его самого.
