И снова Сорайя не ответила, и теперь Борна охватило беспокойство. По соображениям безопасности новое сообщение он оставлять не стал. В конце концов, считается, что его нет в живых. Хотелось надеяться, что молодая женщина не попала в руки врагов. Но если произошло худшее, нужно опасаться того, что Карим проверит все входящие и исходящие звонки на сотовом телефоне Сорайи. Борн мысленно взял на заметку где-нибудь через час позвонить ей еще раз. Как раз будет семь с небольшим вечера, и останется меньше часа до того, как Мута ибн Азиз покинет Буюкаду и направится туда, где сейчас находится Фади.
«Начинается эндшпиль», – сказал посланник Незыму Хатуну. У Борна по спине пробежали мурашки. Осталось так мало времени, чтобы разыскать Фади, не позволить ему взорвать атомную бомбу.
Согласно карте, купленной на пароме, остров состоял из двух возвышенностей, разделенных долиной. Сейчас Борн поднимался на левую гору, Юле-Тепе, на вершине которой находился православный монастырь Святого Георгия, основанный в двенадцатом веке. Вскоре дорога перешла в тропу. К этому времени пальмы сменились густым сосновым бором, темным, таинственным, пустынным. Особняки также остались позади.
Монастырь состоял из нескольких часовен, расположенных в три уровня, и подсобных помещений. Светящаяся точка, отображающая местонахождение Муты ибн Азиза, оставалась неподвижной вот уже несколько минут. Дорога вверх стала слишком крутой, заваленной камнями. Подниматься на велосипеде дальше стало невозможно. Достав из корзины рюкзак, Борн спрятал велосипед в зарослях и отправился дальше пешком.
По пути ему не встретились ни туристы, ни монахи – ни единой живой души. Впрочем, времени уже было много, стемнело. Обойдя стороной полуразвалившееся главное здание монастыря, Борн стал подниматься выше. Если верить приемнику, Мута ибн Азиз находился в небольшой постройке прямо впереди. В маленькое окошко пробивался тусклый свет.
Когда Борн подошел ближе, точка пришла в движение. Спрятавшись за толстый ствол сосны, Борн проследил за тем, как посланник Фади, держа в руке старинную керосиновую лампу, вышел из дома и, пройдя мимо двух громадных валунов, скрылся в чаще.
Борн быстро осмотрелся по сторонам, убеждаясь в том, что за постройкой никто не наблюдает. Затем он проскользнул в обшарпанную деревянную дверь и оказался в прохладе внутреннего помещения. Темноту разгонял свет керосиновых ламп. Судя по плану, в этом здании когда-то содержались буйнопомешанные. Обстановка была скудная: очевидно, в настоящее время здание не использовалось. Однако повсюду присутствовали свидетельства мрачного прошлого. В каменный пол были вмурованы железные кольца, к которым, вероятно, приковывали обитателей здания, когда у тех случались приступы. Открытая дверь вела в небольшую комнату, совершенно пустую, если не считать нескольких кусков брезента и кое-какого инструмента.
Борн вернулся в основное помещение. Вдоль окон, выходящих на север, в сторону леса, тянулся длинный обеденный стол из потемневшего дерева. На столе в щедром овале света лампы лежал расправленный лист плотной бумаги. Приблизившись, Борн увидел, что это карта с нанесенным на ней полетным планом. Он присмотрелся внимательнее. Воздушный путь вел на юго-восток вдоль через всю Турцию, затем через Армению и южную оконечность Азербайджана, проходил над Каспийским морем, после чего, захватив уголок Ирана, пересекал наискосок просторы Афганистана и заканчивался сразу же за границей, в кишащих террористами горах на западе Пакистана.
Значит, Мута ибн Азиз собирался покидать Буюкаду не на корабле. Где-то неподалеку его ждет частный самолет, имеющий разрешение на заход в воздушное пространство Ирана и достаточный запас топлива, чтобы совершить перелет протяженностью три с половиной тысячи километров без дозаправки.
Борн выглянул в окно на густой сосновый лес, в котором скрылся Мута ибн Азиз. Гадая, где в этой чаще может находиться взлетно-посадочная полоса, пригодная для довольно большого самолета, он услышал за спиной шум. Борн начал оборачиваться, но тут у него в затылке взорвалась боль. Он успел почувствовать, что падает. После чего наступила полная темнота.
Глава 29
Еще никогда Анна Хельд не видела Джамиля в такой ярости. Он злился на директора ЦРУ. Злился на нее. Он на нее не кричал, ни разу ее не ударил. Он сделал кое-что похуже: полностью перестал обращать на нее внимание.
Занимаясь своей работой, Анна внутри страдала, терзаясь отчаянием, которое, как ей казалось до сих пор, осталось навсегда в прошлом. В том, чтобы быть любовницей, есть свои установки, к которым нужно привыкнуть, как к тупой боли умирающего зуба. Нужно научиться оставаться без возлюбленного в дни рождения, на Рождество, на годовщину встречи, первой ночи в постели, первого совместного завтрака, поглощенного с непосредственной детской радостью. Всего этого любовница лишена.
Сначала Анна находила это непривычное одиночество нестерпимым. Она пыталась звонить Джамилю в те дни – и ночи! – когда ей хотелось его больше всего. Так продолжалось до тех пор, пока он осторожно, но твердо не объяснил ей, что так делать нельзя. Если он не находится рядом, она должна забыть о его существовании. «Но как я могу?» – мысленно всхлипывала Анна, внешне улыбаясь, кивая, выражая свое согласие. Она чувствовала, как важно показать, что она все понимает. Интуиция подсказывала ей, что в противном случае Джамиль от нее отвернется. А тогда она просто умрет.
Поэтому Анна притворялась – ради Джамиля, ради того, чтобы остаться в живых самой. И постепенно она научилась смиряться с неизбежным. Конечно же, она не забывала о его существовании. Это было просто невозможно. Но она стала смотреть на время, проведенное вместе с Джамилем, как на фильм, который она прокручивает время от времени. А в промежутках можно прокручивать фильм в голове, как поступают люди с любимыми фильмами, которые им хочется смотреть снова и снова. И так ей удавалось вести более или менее нормальный образ жизни. Потому что в потаенных глубинах своей души, куда Анна осмеливалась заглядывать лишь изредка, она сознавала, что без Джамиля ее жизнь обесценится.
И вот сейчас, потому что она упустила Сорайю Мор, Джамиль совсем перестал с ней разговаривать. Направляясь на совещания к Старику, он проходил мимо ее стола так, словно ее там не было, не обращая внимания на синяк на левой щеке, оставленный локтем Сорайи. Произошло самое страшное, то, чего Анна с ужасом боялась с того самого момента, когда влюбилась в Джамиля, по уши, безумно, необратимо: она его подвела.
Анна гадала, удалось ли ему раскопать что-нибудь на министра обороны Хэллидея. Одно время она даже прониклась абсолютной уверенностью, что удалось, но затем Старик попросил ее договориться о встрече с Лютером Лавалем, главой разведки Пентагона, а не с самим министром. Что он задумал?
Также Анна оставалась в полном неведении относительно судьбы Сорайи. Убита ли она? Захвачена? Анна ничего не знала, потому что Джамиль начисто отрезал ее от своих дел. Она перестала пользоваться его доверием. Ей больше не удавалось прильнуть к его телу, горячему, как воздух пустыни. Сердцем Анна чувствовала, что Сорайя жива. Если бы людям Джамиля удалось ее схватить, он наверняка простил бы свою любовницу за промах. У Анны внутри все леденело. Сорайя висела у нее над шеей лезвием гильотины. В случае разоблачения выяснится, что вся жизнь Анны была ложью. Ее будут судить за предательство.
