– Это вы занимались Севиком. Вся ответственность лежит на вас.
Отпираться бесполезно. Сорайя расправила плечи.
– Да, на мне.
– По-моему, это достаточное основание для того, чтобы вас уволить, мисс Мор, вы не находите?
– Не знаю.
– В этом вся беда. Вам следовало бы знать. Точно так же, как вам следовало бы знать, что Севика нельзя выпускать из клетки.
Что бы она ни говорила, Лернер обращал это против нее.
– Прошу прощения, но у меня был приказ директора ЦРУ оказывать Борну всяческое содействие.
Лернер долго смотрел на нее, затем чуть ли не покровительственно махнул рукой.
– Черт побери, а почему вы стоите? – спросил он.
Сорайя уселась напротив.
– По поводу Борна. – Лернер посмотрел ей в глаза. – Кажется, вы в этом вопросе вроде как эксперт.
– Я бы так не сказала.
– В вашем досье говорится, что вы работали вместе с Борном в Одессе.
– Наверное, можно лишь сказать, что я знаю Борна чуть лучше других.
Лернер откинулся назад.
– Мисс Мор, определенно вы не можете сказать, что постигли все тонкости своего ремесла.
– Вы правы, не могу.
– В таком случае я абсолютно уверен, что мы с вами сработаемся, что со временем вы будете преданны мне так же, как были преданны Мартину Линдросу.
– Почему вы говорите о Линдросе так, словно его больше нет в живых?
Казалось, что Лернер пропустил ее слова мимо ушей, но она тут же поняла, что для него ее вопрос стал решающим.
– Ну а пока что мне нужно разобраться с текущей ситуацией. Вы занимались делом Севика, и на вас лежит вся ответственность за провал. Следовательно, мне не остается ничего другого, кроме как попросить вас подать заявление об увольнении по собственному желанию.
Сердце Сорайи, подпрыгнув в груди, застряло в горле.
– Об увольнении? – с трудом выдавила она.
Глаза Лернера превратились в буравчики.
– Увольнение «по собственному желанию» в вашем личном деле будет смотреться гораздо лучше. Даже вы должны это понимать.
Сорайя вскочила с места. Лернер обыграл ее, красиво и жестоко, что лишь еще больше ее взбесило. Она прониклась лютой ненавистью к этому человеку, и ей захотелось, чтобы он об этом знал. В противном случае от ее чувства собственного достоинства останется пшик.
– Черт побери, кто вы такой, что заявились сюда и командуете налево и направо?
– Мисс Мор, мы с вами закончили. Собирайте свои вещички. Вы уволены.
Глава 8
Узкая тропинка, покрытая предательским ледком, по которой вел его Алем, тянулась так долго, что Борну уже начало казаться, будто она никогда не кончится. Однако, завернув за скалу, она спустилась по головокружительно крутому склону на альпийскую лужайку, размерами во много раз превосходящую ту, на которой лежали остовы двух сбитых «Чинуков». Эта лужайка была практически полностью свободна от снега.
Деревенька представляла собой не более чем кучку убогих маленьких лачуг, разделенных сетью улочек, которые были вымощены, судя по всему, просто высохшим навозом. Коричневые козы, бродившие за околицей, подняли свои треугольные головы при приближении двух людей, но, вероятно узнав Алема, тотчас же успокоились и продолжили щипать редкие кустики бурой жесткой травы. Чуть дальше паслись лошади. Почуяв человеческий запах, они заржали, тряся головами.
– Где твой отец? – спросил Борн.
– Как обычно, в кабаке. – Алем поднял взгляд. – Но я вас к нему не поведу. Вы должны идти один. И не говорите ему, что я вам рассказал, как мы рылись в обломках.
Борн кивнул:
– Я дал слово, Алем.
– Не говорите даже о том, что встретились со мной.
– А как я узнаю твоего отца?
– По ноге – левая нога у него очень худая и заметно короче правой. Его зовут Заим.
Борн уже развернулся, когда Алем вложил ему в руку перстень Линдроса.
– Алем, ты его нашел…
– Этот перстень принадлежит вашему другу, – остановил его мальчишка. – Если я верну его вам, быть может, ваш друг останется в живых.
Пришло время поесть. Снова. Оскар Линдрос объяснил сыну, что пленник может сопротивляться как угодно, но он не должен отказываться от еды. Необходимо поддерживать жизненные силы. Разумеется, пленного могут просто заморить голодом, но только в том случае, если хотят его смерти, однако «Дудже» Мартин Линдрос, очевидно, был нужен живым. Конечно, в пищу можно подмешать различные препараты, и, после того как физические пытки не дали результатов, похитители поступили с Линдросом именно так. Все тщетно. Рассудок Мартина был надежно заперт в сейф; об этом в свое время позаботился его отец. Так, например, пентотал натрия развязал ему язык, но он лишь лепетал, словно младенец, не сказав ничего ценного. Все то, что было нужно похитителям, оставалось в сейфе, не доступное никому.
Все подчинялось строгому распорядку, так что теперь Линдроса более или менее оставили в покое. Его регулярно кормили, хотя иногда тюремщики демонстративно плевали в пищу. Один из них упорно не желал убирать за ним испражнения. Когда зловоние стало невыносимым, тюремщики принесли шланг. Мощная струя ледяной воды сбила Линдроса с ног и швырнула в каменную стену. Там он пролежал несколько часов, среди струек воды и крови, сливающихся в розовые ручейки, вытаскивая форель из безмятежной глади озера, одну за другой.
Но все это было несколько недель назад – по крайней мере, так казалось Линдросу. Теперь ему стало лучше. Его даже показали врачу, который наложил швы на самые большие порезы, перебинтовал раны и дал ему антибиотики от лихорадки, непрестанно донимавшей его.
Теперь Линдрос мог покидать озеро на все более и более длительные промежутки времени. Изучив свое окружение, он пришел к выводу, что находится в пещере. Судя по пронизывающему холоду и завывающему ветру, который время от времени врывался в пещеру, это место было расположено где-то высоко в горах, предположительно на склонах Рас-Дашана. Фади Линдрос больше не видел, однако время от времени его навещал ближайший помощник Фади, человек по имени Аббуд ибн Азиз. Это он вел допросы после того, как самому Фади не удалось сломить Линдроса в первые несколько дней плена.
Линдросу был хорошо знаком тип людей, к которому принадлежал Аббуд ибн Азиз. По сути своей этот человек был хищником – то есть совершенно чуждым цивилизации. И таким он останется навсегда. Утешение ему приносит лишь бескрайняя пустыня, где он родился и вырос. Все это Линдрос заключил по диалекту арабского, на котором говорил Аббуд ибн Азиз: он был бедуином. Его понятия о добре и зле были исключительно черно-белыми, высеченными в камне. В этом смысле он был в точности таким, как Оскар Линдрос.
