Прежде чем Ковальчук успел ответить, Фади развернулся и направился к пристани, к которой была пришвартована парусная шлюпка.
– Уходим, – бросил он, поднявшись на борт.
Фади был в таком отвратительном настроении, что казалось, будто от него летят искры. В такие моменты он становился особенно вспыльчивым, Аббуд ибн Азиз знал это лучше, чем кто бы то ни было, за исключением, быть может, Карима аль-Джамиля. Но именно о Кариме аль-Джамиле ему требовалось переговорить сейчас со своим предводителем.
Он дождался, когда шлюпка отойдет от причала и паруса наполнятся ветром. Наконец милицейские катера остались позади, и шлюпка растворилась в черноморской ночи, направляясь к причалу, где Аббуд ибн Азиз оставил машину, на которой им предстояло уехать в аэропорт. Усевшись рядом с Фади на носу, вдалеке от экипажа из двух человек, Аббуд ибн Азиз предложил предводителю еду. Какое-то время они ели под шелест воды, расходящейся от носа двумя симметричными усами, и под редкие сигналы сирены, печальные, словно плач потерявшегося ребенка.
– Пока тебя не было, у меня состоялся неприятный разговор с доктором Сенаресом, – наконец нарушил молчание Аббуд ибн Азиз. – Он сомневается в том, что у доктора Вейнтропа все готово для завершения работ по созданию ядерного устройства, хотя сам Вейнтроп это и отрицает.
– Доктор Вейнтроп умышленно тянет время, – заметил Фади.
Аббуд ибн Азиз кивнул.
– Доктор Сенарес придерживается такого же мнения, и я склонен ему верить. В конце концов, он специалист в области ядерной физики. В любом случае у нас уже не в первый раз возникают неприятности с Вейнтропом.
Фади задумался.
– Ну хорошо. Свяжись со своим братом. Пусть он заберет Катю Вейнтроп и привезет ее в Миран-Шах, где мы с ним встретимся. Полагаю, как только доктор Вейнтроп воочию увидит то, что мы можем сделать с его женой, он снова станет сговорчивым.
Аббуд ибн Азиз многозначительно взглянул на часы.
– Последний самолет поднялся в воздух уже несколько часов назад. Ближайший следующий рейс вылетает только вечером.
Фади сидел неподвижно, устремив взгляд в пустоту. Аббуд ибн Азиз понял, что мысли предводителя снова неудержимо вернулись в прошлое, в тот день, когда был ранен его отец. Вина Фади в случившемся была огромной. Много раз Аббуд ибн Азиз тщетно пытался утешить своего командира и друга, помочь ему сосредоточиться на настоящем. Однако трагедия усугублялась глубокой болью предательства и смерти. Родная мать так и не простила Фади гибель единственной дочери. Мать Аббуда ибн Азиза ни за что бы не возложила на него столь тяжкое бремя. Но ведь она мусульманка, а мать Фади христианка, и в этом вся разница. Сам Аббуд ибн Азиз несчетное число раз встречался с Сарой ибн Ашеф, но никогда даже не задумывался о ней до той ночи в Одессе. Фади, напротив, наполовину англичанин; кто может проникнуть в его мысли и чувства к сестре?
Аббуд ибн Азиз поймал себя на том, что у него напряглись мышцы живота. Облизнув губы, он начал давно заготовленную речь:
– Фади, этот план Карима аль-Джамиля внушает мне все большее беспокойство. – Фади продолжал молчать, даже не поведя взглядом. Услышал ли он слова своего ближайшего сподвижника? Аббуду ибн Азизу оставалось надеяться на это. Он продолжал: – Во-первых, обстановка секретности. Я задаю тебе вопросы, ты упорно не желаешь отвечать. Я пытаюсь проверить меры безопасности, но вы с братом мне всячески мешаете. Во-вторых, все это чрезвычайно опасно. Если мы потерпим неудачу, под угрозой окажется вся сеть «Дуджи», всплывет наш главный источник финансирования.
– Зачем ворошить все это именно сейчас? – Фади не шелохнулся, не оторвал мысленный взор от прошлого. Его голос прозвучал как голос призрака, и Аббуд ибн Азиз поежился.
– Это не выходит у меня из головы с самого начала. Но теперь мне удалось установить личность той женщины, с которой встречается Карим аль-Джамиль.
– Его любовницы, – сказал Фади. – И что с того?
– Фади, твой отец взял неверную в любовницы. Потом она стала его женой.
Фади резко обернулся. Его глаза вспыхнули, словно у мангусты, увидевшей кобру.
– Ты заходишь слишком далеко, Аббуд ибн Азиз. Сейчас ты говоришь о моей матери.
Аббуду ибн Азизу не оставалось ничего другого, кроме как снова поежиться.
– Я говорю об исламе и христианстве. Фади, друг мой, христиане оккупировали нашу родину, угрожают нашему образу жизни. Мы дали клятву вести эту войну и победить. На чашу весов положена наша древняя культура, все самое дорогое, что есть у нас. И вот Карим аль-Джамиль спит с неверной, извергает в ее чрево свое семя, как знать, может быть, даже откровенничает с ней. Если это станет известно нашим людям, они как один поднимутся в гневе и потребуют смерти неверной.
Лицо Фади потемнело.
– Я слышу из твоих уст угрозу?
– Как ты мог такое подумать? Я не скажу никому ни слова.
Встав, Фади широко расставил ноги, чтобы удержаться на качающейся палубе, и посмотрел на своего помощника.
– Однако ты рыщешь вокруг, шпионишь за моим братом. И вот сейчас ты вываливаешь все это мне на голову.
– Друг мой, я стремлюсь лишь защитить тебя от влияния неверных. В отличие от других, я знаю, что этот план замыслил Карим аль-Джамиль. Твой брат сожительствует с неверной. Я знаю, о чем говорю, потому что в свое время ты сам отправил меня в логово врага. Я знаю, сколько соблазнов предлагает развращенный Запад. От их зловония у меня в груди до сих пор все переворачивается. Но есть и другие, для которых, вполне вероятно, все выглядит иначе.
– Ты имеешь в виду моего брата?
– Возможно, Фади. Я ничего не могу сказать, поскольку между мной и ним непроницаемая стена.
Фади потряс кулаком:
– Ага, наконец-то правда всплывает! Тебе не нравится то, что тебя держат в потемках, даже несмотря на то, что такова воля моего брата. – Наклонившись, он с силой ударил Аббуда ибн Азиза в лицо. – Теперь я понимаю, в чем дело. Ты хочешь подняться над остальными. Ты жаждешь знаний, Аббуд ибн Азиз, потому что знания означают власть, а именно власти ты и добиваешься!
Аббуд ибн Азиз, внутренне бушуя, не шевельнулся, даже не посмел поднести руку к пылающей щеке. Он прекрасно сознавал, что Фади может ударом ноги столкнуть его за борт и без капли сожаления позволит ему утонуть. И все же он ступил на этот путь. Если сейчас он не дойдет до конца, то никогда не простит себе этого.
– Фади, если я покажу тебе горсть песка, что ты увидишь?
– Теперь ты будешь задавать мне загадки?
– Я увижу мир. Увижу руку Аллаха, – торопливо заговорил Аббуд ибн Азиз. – Это во мне говорит араб-кочевник. Я родился и вырос в пустыне. В голой, прекрасной пустыне. А вы с Каримом аль-Джамилем родились и выросли в западном мегаполисе. Да, для того, чтобы победить врага, его нужно знать, как ты совершенно верно говоришь. Но, Фади, ответь мне вот на какой вопрос: а что происходит, когда ты начинаешь отождествлять себя с врагом? Возможно ли, что при этом ты, незаметно для самого себя, превращаешься во врага?
