– Остановитесь! Или я спущу собак!
Злобный лай последовал за этими словами, и в свете фонаря они увидели человека около тридцати пяти лет, одетого во все черное, его большой капюшон был опущен до самых глаз. На двойном поводке, обернутом вокруг его левого кулака, он держал двух здоровых псов, таких же черных, как и он сам. Псы рвались вперед, рыча и обнажая огромные клыки. Воры тут же вскочили на коней и ускакали, оставив своего раненого товарища валяться на земле.
Незнакомец подошел к нему и, перевернув его, пнул сапогом:
– Ему осталось жить недолго, – констатировал он. – Здесь скоро должны пройти люди солдана.
[12]
Они им займутся.
С этими словами он приподнял фонарь, чтобы получше рассмотреть умирающего. Из темноты выступил его профиль хищной птицы с глубоко посаженными глазами под густыми бровями, с тонкими губами и саркастическими складками по углам рта. Разогнувшись, он привязал собак к железному кольцу на стене соседского дома, затем подошел к тем, кого он только что спас, и приподнял фонарь, чтобы разглядеть их получше. Сначала он увидел белое монашеское одеяние Фьоры, затем коричневый клобук, в который был одет ее спутник. Презрительные складки вокруг губ стали еще заметнее:
– Так!.. Монашенка… и монах! Что делаем в столь поздний час на улицах Рима, друзья мои? Бежим из монастыря, где не нашлось уголка, чтобы заняться блудом?
– Вы спасли нас, и спасибо вам за это, – ответил Борджиа властным голосом. – Не умаляйте ваше доброе дело, оскорбляя нас. Вот, возьмите лучше это!
Золото, блеснувшее в его ладони, вызвало насмешливую улыбку у незнакомца, когда он узнал Борджиа.
– Если я не ошибаюсь, мы имеем дело с кардиналом! Оставьте при себе ваше золото, монсеньор! Что может быть дороже удовольствия оказать помощь своему ближнему.
– Кто вы? Кажется, я вас уже где-то видел?
Человек выпрямился во весь рост, отчего показался еще выше, и с гордостью ответил:
– Меня зовут Стефано Инфессура. Я юрист, писарь, республиканец и свободный человек!
– Инфессура! Я знаю вас! Враг церкви, папы и любой другой власти.
– Вовсе нет. Я просто враг беспорядка, и если я друг свободы, то, конечно же, не той, которую мы имеем сейчас: свободы убивать, угнетать, резать людей на улицах, свободы превратить Рим в разбойничий вертеп, вашей и вам подобным свободы! Моя свобода не та, которая позволяет вам, высшему иерарху церкви, похищать по ночам монашенок. Хотя я вижу, что эта монашенка настоящая красавица!
– Я не монашенка, – запротестовала Фьора, лицо которой, в свою очередь, осветил фонарь. – Я пленница, которая сбежала из монастыря. А теперь позвольте нам продолжить наш путь, потому что, если меня схватят, меня казнят.
– Вот как!
Фонарь не опустился. Человек продолжал вглядываться в большие серые глаза, строго смотревшие прямо на него, словно он хотел прочесть в них правду. Фьора опустила глаза.
– Кто угрожает тебе?
Любопытство незнакомца ничуть не шокировало Фьору. Что-то подсказывало ей, что она могла довериться ему, и, несмотря на то, что Борджиа сжал ей руку, призывая быть осторожней, она ответила:
– Папа и некоторые из его окружения, от которых кардинал Борджиа пытается меня защитить. Дай нам уйти! Мы и так потеряли слишком много времени!
В тишине ночи раздался стук кованых сапог.
– Они уже недалеко, – сказал Борджиа, – и у нас больше нет лошадей. Надо уходить, и как можно быстрее.
– Я провожу вас, – предложил Инфессура, отвязывая своих собак. – Я знаю кратчайший путь.
Писарь-республиканец с фонарем и собаками пошел впереди. Поддерживаемая кардиналом, Фьора шла, стараясь не отставать от мужчин. Дождь перестал лить как по волшебству, но из водостоков вода текла рекой. Они беспрепятственно прошли опасное место, и так как улица дальше расширялась, то идти уже можно было побыстрее.
– Будет ли нескромностью, – спросил Борджиа у их сопровождающего, – спросить тебя, что ты делаешь на улице ночью, да еще в такую погоду?
– Для этого у меня есть три причины: я люблю Рим, мне хочется знать, что в нем творится, когда люди должны спать, и я вообще люблю ночь. Я мало сплю и не люблю день. Днем я изучаю что-нибудь и записываю, что узнал.
– Это значит, что ты запишешь в своем дневнике о нашей встрече? – встревожился Борджиа.
– Я пишу для тех, кто придет после меня, а не для агентов Ватикана. Твое имя не будет упомянуто, и я не знаю, как зовут эту молодую даму. Я знаю только одно: она жертва и поэтому имеет право на мою помощь. Если вы мне не солгали, то это, должно быть, решено между вами и вашим богом.
– У нас нет никаких причин лгать. Я жалею лишь о том, что не могу отблагодарить тебя, – сказала Фьора.
– Улыбнитесь мне один раз, и я буду удовлетворен!
Они прибыли на место, то есть к самому необычному из всех римских дворцов. Несколько лет тому назад кардинал Борджиа купил за две тысячи золотых флоринов несколько старых домов, бывших когда-то монетным двором. Их достоинство заключалось в том, что они находились довольно далеко от Ватикана, на улице, которая за Тибром шла от замка Святого Ангела до главной площади квартала иностранцев. Из этого несколько разрозненного ансамбля вице-канцлер построил богато украшенную резиденцию. Борджиа сделал свой дворец пышным и красивым с тайной мыслью, что когда-нибудь он станет папой.
Борджиа условным сигналом постучал в маленькую дверь, находящуюся в отдалении от большого портала, которая мгновенно открылась, ярко осветив грязную улицу. Он хотел пропустить Фьору вперед, но та еще не успела попрощаться со своим спасителем.
– Я не забуду твоего имени, – сказала она с теплотой в голосе. – Надеюсь, что еще увижусь когда-нибудь с тобой.
– Почему бы тебе не прийти ко мне однажды и вместе не посидеть за одним столом? – предложил Борджиа. – Ты ведь не такой дикий, каким хочешь казаться, и я знаю, что ты посещаешь некоторые дома..
– В таком случае тебе лучше забыть их, потому что эти дома принадлежат людям, у которых были или будут неприятности с Ватиканом. Инфессура в гостях у вице-канцлера церкви? Тебя сразу начнут подозревать, а уж меня-то точно. Во всяком случае, я сам себя начну подозревать.
– Запомни, однако, свободный человек, что этот дом – пристанище, которое тебе может однажды понадобиться.
– Запомни это сам, монсеньор! Надеюсь, что твой дом станет настоящим убежищем для твоей молодой спутницы… вот и все! Что же касается меня, то, если папа решит однажды убрать меня, я не буду прятаться и надеюсь, что смогу умереть как достойный римлянин. Смерть Петрония всегда была для меня примером, хотя он и не был республиканцем! Да хранят тебя боги, молодая женщина!
– Тебе, может, хочется назвать меня по имени? Так знай, что меня зовут Фьора.
