Они добрались до нужной двери и на минуту остановились.
Старая женщина постучала.
- Мы узнаем через минуту, - сказала она, склонив солову, словно прислушиваясь к тому, что происходит за закрытой дверью. - Все в порядке, - улыбнулась она. - Он сказал, что вы можете войти, но вы ничего не должны там трогать. У него все разложено так, как он привык.
Она открыла дверь и повернула выключатель на стене. Сразу зажглись три лампы в разных местах, но освещение оставалось тусклым, длинные тени разбежались по стенам и потолку.
Комната выглядела как обычная комната молодого человека. Знамена и флажки над кроватью, призы и кубки на полках - награды за участие в соревнованиях по бегу, лыжам, гребле, теннису. В комнате поддерживался порядок, ее берегли, словно покои наследного принца средневековья. На небольшом столе стоял микроскоп и лежала открытая энциклопедия "Британия". Многие строки были подчеркнуты, и на полях остались карандашные записи и рисунки. На тумбочке лежали Дос Пассос и Кестлер, а рядом листок с поздравлением, адресованным владельцу комнаты в день именин. Там был следующий текст: "Удовольствия и обязанности плавания в глубоких водах. Джошуа Эпплетон старший. Академия в Дувре. Март 1945 года".
Под кроватью стояли три пары обуви: кеды, домашние тапочки и форменные туфли.
Брэй вглядывался, щурясь от мерцающего света. Он словно оказался в могиле живого человека. Впечатление было чудовищное: предметы, вещи из прошлого этого человека продолжали жить, а самого владельца не было в этом мире.
Скофилд взглянул на старую женщину. Она заворожено смотрела на фотографии, развешанные по стене. Брэй сделал шаг вперед и тоже взглянул на снимки.
На них был молодой Джошуа Эпплетон с друзьями, скорее всего одними и теми же - команда яхты лета сорок девятого года. Ниже под снимками четверых членов команды висели еще три фотографии, на каждой из которых Джошуа Эпплетон IV в разных позах был снят рядом с одним из своих друзей, очевидно самым близким.
Скофилд внимательно рассматривал теперь обоих, стараясь сравнить молодых людей между собой.
Они ничем не походили друг на друга, разве что оба отличались атлетическим телосложением, широкими лбами, сильными челюстями. Большие глаза смотрели прямо. Что-то раздражало Скофилда в этих портретах, но он не мог понять что.
Кстати, эти двое смотрелись как-то увереннее, чем остальные члены команды, и были явно лучше и крепче сложены.
- Они выглядят так, будто они - двоюродные братья, - заметил Брэй, указывая на три нижние фотографии.
- Многие годы они вели себя так, словно они и вправду братья, - подала голос старая дама. - В мирное время они были партнерами по играм, на войне оба стали бы солдатами! Так предполагалось, но он оказался трусом, он предал моего сына. Мой милый Джошуа отправился на войну в одиночку, и ему пришлось пережить весь тот ужас. А этот сбежал в Европу, чтобы спастись от слухов. Он прохлаждался во Франции и Швейцарии. Но справедливость была восстановлена. Он умер, оступившись где-то в горах Швейцарии. Насколько мне известно, мой сын никогда больше не упоминал его имени с тех пор.
- С тех пор? Когда это было?
- Двадцать пять лет назад.
- А кто он был?
Она сказала ему.
Скофилд перестал дышать. Он почувствовал, что в комнате совсем нет воздуха - этакий вакуум. Тени бегали по стенам.
Да, он нашел пастушка, но чутье подсказывало ему, что нужно искать что-то еще, тот фрагмент, которого недоставало в его сложенной из кусочков картине. Теперь он обнаружил и этот кусочек мозаики, этот главный недостающий фрагмент головоломки. Теперь ему были нужны только доказательства, ибо правда обещала быть чрезвычайно необычной.
Значит, он в могиле. Но мертвец путешествовал в темноте памяти двадцать пять лет.
Глава 34
Он проводил старую даму в спальню, подал ей последний стакан бренди и вышел, оставив ее сидящей на постели. Она все зудела свой невнятный мотивчик: "Эпплетон-Холл... вверх по дороге на Эпплетон-Хилл".
Ноты, подобранные на клавикордах около века назад, утеряны, и она - такая потерянная, сама не знает почему.
Он вернулся в плохо освещенную комнату, полную видений двадцатипятилетней давности, и подошел к стене с фотографиями. Еще раз посмотрев на них, он снял одну и, вытащив гвоздь, на котором она висела, затер пальцем дырочку в стене - нехитрая уловка, разумеется, лишь отсрочит обнаружение пропажи, и отсутствие экземпляра в коллекции не останется незамеченным. Он выключил свет, прикрыл дверь и спустился в гостиную.
Сторож-сиделка все еще была без сознания. Он оставил и ее, что толку убивать няньку? Затем погасил все лампы, включая и ту, что была над парадной дверью, и бесшумно выскользнул на крыльцо. Торопливо зашагал по улице, свернул направо и вышел на Чарлз-стрит в надежде поймать такси. Ему надо было забрать багаж в кембриджской камере хранения. Вынув фотографию из рамки, он положил ее в конверт и с величайшей осторожностью опустил в карман.
Теперь ему была необходима комната, где он мог посидеть и обдумать сложившуюся ситуацию, набросать на бумаге свои соображения и таким образом взвесить свои возможности, прикинуть, как действовать дальше. Утром он намеревался посетить центральную больницу штата и Бостонскую публичную библиотеку.
* * *
Комната мало чем отличалась от подобных ей убежищ во всех дешевых отелях больших городов: постель продавлена, узкое окно выходит во двор-колодец. Но одно преимущество у таких местечек имеется. Здесь никто никогда не задает вопросов. И у дешевых отелей есть место под солнцем, особенно для тех постояльцев, которые не хотят сливаться с окружающим миром. Одиночество - неотъемлемое право любого человеческого существа, его не проигнорируешь, это право. Наконец Скофилд оказался в безопасности и мог собраться с мыслями, поверяя свои рассуждения бумаге.
К половине пятого утра он заполнил плотным ковром записей семнадцать страниц - факты, соображения, перспективы. Он выписывал слова очень аккуратно, разборчивым почерком - записи должны быть легкочитаемы. Для интерпретаций разного рода места не оставалось: все, что он узнал за последние часы, воспринималось однозначно. Он повалился на продавленную койку и закрыл глаза. Два-три часа сна - вот что ему было нужно теперь. Он словно со стороны услышал свой собственный возбужденный шепот: "Талейников, продержись! Тони, любовь моя, моя дражайшая любовь! Будь жива... храни рассудок!"
* * *
Женщина-дежурная в регистратуре была очень удивлена просьбе Скофилда, но у нее не было формальных причин отказать. Истории болезней и прочая документация не являются сверхсекретными бумагами, и человеку, предъявившему служебное удостоверение, нельзя не пойти навстречу.
- Наш уважаемый конгрессмен хотел бы получить имена врачей и медсестер, которые предоставляли ему свои услуги во время его пребывания здесь в пятьдесят третьем - пятьдесят четвертом годах, так? - Она повторила просьбу Брэя, демонстрируя служебную выучку. - Иными словами, с декабря по март?
