– Стюарт, где Уайтхэд, черт побери? – спросил Вальберг.
– Он подойдет, как только освободится.
– Что его задержало?
– Сбой, и посерьезнее, чем у тебя, Бен. Связь оборвалась на передаче последних условий договора о слиянии. Аль обещал разобраться с этим как можно быстрее.
– Проклятие, то, что нам предстоит сейчас обсудить, важнее, гораздо важнее всяких чертовых слияний!
– Джемисон, Аль понимает это не хуже тебя. Однако лишних полчаса все равно погоду не сделают, так что нечего напрасно кипятиться. Так мы ничего не добьемся и лишь отвлечемся на пустяки, в то время как сейчас нам нужно предельное внимание.
– Пустые слова, твою мать! Сразу видно, это говорит профессиональный крючкотвор.
– Послушай, Вальберг, нам сейчас лучше не ссориться.
– Извини, Стью, но ты знаешь Уайтхэда лучше нас. Аль вечно ведет какие-то свои игры. Он не умеет держать себя в руках.
– Объясни, какая связь между одним телефонным звонком и неумением держать себя в руках?
– Эй, послушайте, заткнитесь оба! Уайтхэд – тот еще фрукт; таким он всегда был, таким он и останется.
– Фаулер, следи за своим языком, – строго заметил Стюарт Николс. – Аль не только мой клиент, он мой друг.
Так и продолжала пререкаться эта троица на протяжении двадцати двух минут, пока наконец не пришел Альберт Уайтхэд. Судя по его голосу, он был полон раскаяния.
– Братцы, ради бога, простите! Мне срочно понадобилось найти надежного переводчика. Швейцарский диалект немецкого – это не язык, а какая-то мерзость.
– Швейцарский диалект немецкого, – с отвращением пробормотал Фаулер, плюхаясь в кресло.
– Джемисон, тебе следовало бы попробовать вести на нем переговоры, – сказал Уайтхэд. Оставшись стоять, он смотрел сверху вниз на руководителя компании коммунальных услуг. – Это великолепная гимнастика для ума.
– Аль, я не собираюсь ломать голову над тем, в чем ни черта не смыслю. Это совершенно пустое занятие.
– Не сомневаюсь в этом, вот почему вам нужны такие люди, как мы. Те, кто постоянно поддерживает гибкость ума, позволяя вам получать финансирование, необходимое для всевозможных поглощений и слияний.
– Деньги я бы получил и без тебя…
– Тут ты неправ, Фаулер, – резко оборвал его Уайтхэд. – Наша организация, или предприятие, если тебе так больше нравится…
– Аль, называй нас нашим именем, – вмешался Джемисон Фаулер. – Или оно тебя пугает?
– Вовсе нет, я с гордостью воспользуюсь им… Матарезе имеют свои твердые правила касательно перевода денежных средств. Там, где финансовые потоки можно проследить, используются лишь определенные каналы, которые полностью соответствуют законодательству страны-получателя. В том случае, когда речь идет о переводе очень крупной суммы, моя фирма – а как вам известно, обычно для этого используется именно моя фирма…
– Эй, петухи, перестаньте играть в «царя горы»! – Возбужденный Бенджамин Вальберг, встав между Уайтхэдом и Фаулером, поочередно смерил их взглядом. – Заприте свое самомнение в конюшне, перед нами гораздо более серьезные проблемы!
Разговор наконец же сосредоточился на главном. Все началось с того самого вопроса, который Альберт Уайтхэд уже задавал своему поверенному Стюарту Николсу.
– Черт побери, что происходит?
Ответы хлынули стремительным потоком, наслаиваясь друг на друга, постоянно вступая в противоречие между собой. Они варьировались от обвинения Амстердама в отсутствии строгого контроля до предположения о возможном предательстве отдельных ячеек сложного организма, движимых алчностью и не желающих расставаться со своими вотчинами. Затем все задумались о той роли, которую играл Джулиан Гуидероне, анализируя новую информацию, полученную из Лондона от Леонарда Фредерикса.
– Где находится Гуидероне в настоящий момент? – спросил Альберт Уайтхэд.
– Как мне говорили, у него есть укромное место в восточной части Средиземноморского бассейна, – сказал Вальберг. – Конечно, это могут быть лишь слухи. Похоже, никто не знает, где он.
– У меня есть кое-какие связи в разведывательных ведомствах, – вставил Николс. – Я посмотрю, смогут ли мне чем-либо помочь.
– Помочь в розысках человека, который, как все убеждены, умер двадцать или тридцать лет назад? – презрительно усмехнулся Фаулер.
– Джемисон, – вмешался Уайтхэд, – ты поразишься, узнав, как часто приходится сталкиваться с ложными сообщениями о смерти, которые опровергаются через многие годы, а то и десятилетия, когда «умерший» воскресает чудодейственным образом. Я это все к тому, что в последнее время ходят слухи, будто ты – не кто иной, как Джимми Хоффа.
[97]
– Очень смешно. – Фаулер повернулся к Вальбергу. – Скажем, Стью удастся кое-что разузнать, что маловероятно. Что сможет сделать Гуидероне?
– Ответ на твой вопрос прост: все, что пожелает. И я не поленюсь слетать через Атлантику и переговорить с Джулианом. Какой бы ни была его легенда, он ведет себя цивилизованно с теми, кто с ним откровенен. А вот голландец, хоть он и говорит разумные вещи, под внешним лоском в нем скрывается патологический маньяк.
– Но что нам делать? – спросил Уайтхэд. – В чем-то Джемисон прав, не спорю…
– Ну спасибо, Аль.
– Джемисон, я никогда не говорил, что ты глупый; просто, на мой взгляд, у тебя начисто отсутствует воображение. Однако на этот раз ты оказался прозорливым. – Уайтхэд перевел взгляд на банкира. – Повторяю, Бен, что сможет сделать Гуидероне, если нам его удастся найти? Амстердам ему не подчиняется.
– А именно из Амстердама идут все денежные потоки! – воскликнул Стюарт Николс, адвокат.
– Да, конечно, деньги – это главное, – согласился Вальберг. – Ну а откуда взялись эти деньги?.. Не ломайте голову напрасно, я сам отвечу на свой вопрос. Это огромные состояния – именно во множественном числе, – разбросанные по всему земному шару, доставшиеся в наследство от барона Матарезе. А кто такой Джулиан Гуидероне? Откуда он взялся? На этот вопрос я тоже отвечу. Он является сыном Пастушонка, Николаса Гуидероне, который был избран бароном, для того чтобы осуществить дело его жизни, воплотить мечты и идеалы.
– Черт побери, Бен, куда ты клонишь? – прервал его Фаулер. – Говори по существу.
– Вопрос этот очень тонкий, Джеми, однако значение его гораздо больше, чем всех тех денег, которые только есть у внука барона Матарезе.
– По-моему, тебе нужно объяснить, что ты имеешь в виду, – заметил Стюарт Николс.
– Все это такое же вечное, как пророки Ветхого Завета и их последователи, считавшие каждое слово своих пророков священным, непререкаемым.
