– Постарайся вспомнить, как ты была одета.
– Это нетрудно. Мы носили одну и ту же одежду каждый день. Платья считались неприличными, и мы надевали легкие брюки свободного покроя и куртки. Это была школьная форма. Он отвел взгляд. Может, все дело в форме?
– А волосы у тебя были длинные или коротко стриженные?
– Тогда?
– В тот день, когда мать увидела тебя входящей в дом.
– На мне была шапочка. Все дети носили шапочки и обычно коротко стриглись. "В этом все дело, – догадался Питер. – Утратившая над собой контроль, разъяренная женщина… Лучи солнца, струящиеся через окна. И дверь, в проеме которой вдруг появляется человеческая фигура в форме.." Он сжал другую руку Элисон:
– Она тебя не видела.
– Что?
– Мать не видела тебя. Причина все-таки кроется в событиях под Часоном. Этим объясняются и осколки флаконов, и клочья старого пеньюара под надписью на стене кабинета твоего отца, и испуганный взгляд Рамиреса, когда я упомянул о твоей матери…
– Что значит-она меня не видела? Я же была там.
– Но она тебя не видела. Она видела лишь форму, и больше ничего. Элисон поднесла руку к губам. На лице ее застыло смешанное выражение-удивление и страх.
– Форма? Рамирес? Ты встречался с Рамиресом? – Я не могу тебе рассказать все, потому что сам многого не знаю, но мы приближаемся к цели. Офицеры из зоны боевых действий в Корее и из штабов в Токио в порядке очередности сменяли друг друга. Это всем известно. Ты говорила, что мать часто уходила по ночам из дома. Возможно, в этом все дело, Элисон.
– Ты считаешь, что она изменяла отцу? Изменяла, чтобы получить нужную информацию?
– Я говорю, возможно, ее принудили к действиям, которые ставили ее в двойственное положение. С одной стороны, муж, видный военачальник на фронте, а с другой-любимый отец, оказавшийся в плену в Китае. Что она могла поделать? Элисон подняла взгляд к потолку. До нее с трудом доходило, о чем говорил Питер.
– Я устала от этого разговора. Мне больше ничего не хочется знать.
– Но мы должны довести его до конца. Что произошло после того, как мать напала на тебя?
– Я выбежала из дома и столкнулась с одним из наших слуг. Он отвел меня к соседям и позвонил в полицию, а я ждала… Ждала, а японцы смотрели на меня, как на прокаженную. Наконец прибыла военная полиция и меня отвезли на базу. Несколько дней, пока не возвратился отец, я провела с женой одного полковника.
– Ну а потом? Ты видела мать?
– Примерно неделю спустя, точно я не помню. Домой она вернулась с медицинской сестрой и уже не оставалась одна – при ней всегда дежурила медицинская сестра или сиделка.
– Как она вела себя?
– Она замкнулась.
– Ее болезнь была неизлечимой?
– Трудно сказать. Сейчас для меня очевидно, что это был не просто припадок. Однако, вероятно, чувствовала она себя тогда намного лучше.
– Когда – тогда?
– Когда в первый раз вернулась из госпиталя с медицинской сестрой. Хуже стало после второго срыва,
– Расскажи мне об этом. Элисон прикрыла глаза. Видимо, и эти воспоминания были для нее так же невыносимы, как и воспоминания о попытке матери убить ее.
– Было решено отправить меня в Штаты, к родителям отца. Как я уже говорила, мать казалась спокойной-она просто замкнулась в себе. Три медицинские сестры или сиделка круглосуточно дежурили около нее, она никогда не оставалась одна. Отцу нужно было возвращаться в Корею. Он уехал, полагая, что все устроилось. Мать навещали жены офицеров, они возили нас на пикники, ходили с ней после обеда за покупками. Они были очень любезны, даже слишком… Душевнобольные похожи на алкоголиков. Когда они одержимы какой-то идеей и хотят выйти из-под контроля, они начинают притворяться нормальными. Они улыбаются, смеются, убедительно лгут. А потом, когда никто этого не ожидает, вдруг срываются. По-моему, так случилось и с матерью…
– По-твоему? А точно ты не знаешь?
– Не знаю. Мне сказали, что волны прибоя прибили ее к берегу, что она пробыла под водой так долго, что едва не умерла. Я была ребенком и поверила этому объяснению. Оно звучало убедительно… Однажды мать повезли на пляж в Фунабаси. Было воскресенье, но меня оставили дома, потому что я была простужена. Вечером кто-то позвонил и спросил, дома ли мать… Потом… в дом прибыли два офицера. Они были чем-то взволнованы и явно нервничали, хотя ничего мне не сказали, Я ушла к себе, догадываясь, что что-то не так, но мне хотелось лишь одного-поскорее увидеть отца. На глазах у Элисон снова выступили слезы. Питер взял ее за руки и сказал нежным голосом:
– Продолжай.
– Творилось что-то ужасное. Допоздна я слышала крики и топот. Визжали шины подъезжавших автомашин, выли сирены… Я поднялась с постели, подошла к двери и распахнула ее. Моя комната выходила на площадку над холлом. Там, внизу, толпились люди, в основном военные, но были и гражданские. Всего не более десяти человек. Они суетились, звонили по телефону, переговаривались по рации. Вдруг открылась входная дверь и на носилках внесли мать. Она была укрыта простыней, на которой алели кровавые пятна. Ее лицо было белое как бумага… Взгляд застывший, как у мертвеца… По подбородку стекали струйки крови… В тот момент, когда мать вынесли на свет, она неожиданно зашевелилась, вскрикнула и замотала головой… Все ее тело начало извиваться. Только благодаря ремням она не упала с носилок. Я закричала и бросилась вниз, но какой-то майор (это был красивый негр) остановил меня, взял на руки и прижал к себе, все время убеждая, что все будет хорошо. Майор не разрешил мне подойти к матери и оказался прав. У нее была истерика, и она все равно не узнала бы меня. Носилки опустили на пол, ремни отстегнули… Врач разорвал кусок какой-то материи, достал шприц, сделал матери укол, и через несколько секунд она затихла. Я расплакалась, стала спрашивать, что случилось, но меня никто не слушал. Майор отнес меня наверх, в мою комнату, и уложил в постель. Он долго сидел со мной, успокаивал и рассказал, что произошел несчастный случай, что сейчас мать больна, но скоро поправится. Однако я понимала, что она не поправится никогда. Потом меня отвезли па базу, где я пробыла до тех пор, пока за мной не приехал отец. Это была его предпоследняя поездка в Токио перед отъездом домой, в Америку. В Корее ему оставалось служить всего несколько месяцев… Ченселор привлек Элисон к себе:
– Ясно одно-несчастный случай, который произошел с твоей матерью, не имел ничего общего с рассказом генерала о подводном течении, утащившем мать в море. Странно, что ее привезли домой, а не в госпиталь. Это была довольно тонкая мистификация, и ты притворялась, будто веришь этим рассказам. Зачем же ты притворялась все эти годы?
– Так было проще, наверное,-прошептала Элисон.
– Потому что она пыталась убить тебя? Или потому, что она кричала по– китайски и тебе не хотелось вспоминать об этом? Губы Элисон дрогнули, и она коротко ответила:
