— Перестань! Не было этого!
— Может, скажешь, между тобой и Эндрю не существовало договора?
— Скажу, что не существовало...
— Ну, знаешь ли?! Я все-таки склонен верить Вараку, поскольку он никогда не дает непроверенную информацию, — сказал Сандстрем с расстановкой.
— Значит, ему кто-то солгал, — Ардис понизила голос, — а может, и сам приврал.
— Исключено! Он человек честный.
— Тогда не знаю. — Ардис опустилась на диван и потушила в пепельнице сигарету. — Эрик, почему ты явился без звонка? Разве нельзя было позвонить?
— Нельзя. Думаю, Варак распорядился прослушивать все телефонные разговоры. Например, он сейчас в Чикаго, но я убежден, что все звонки к Боллингеру и его ближайшему окружению записываются на пленку. Так что лучше воздерживаться от телефонных разговоров.
— Непонятно... В таком случае, как ты все это объясняешь сообществу дряхлых безумцев, к которому ты принадлежишь? Между прочим, мне звонили со службы, звонили близкие друзья — все выражали соболезнование. И эта Рашад... Думаю, что для Варака и твоих благотворителей-неудачников эти звонки не представляют интереса.
— Эта Рашад, она что же, даже не упомянула о нападении террористов на владения Кендрика?
— Ни словом не обмолвилась...
— Но если она специалист по предотвращению терроризма, или как там ее служба называется, она не может не знать о происшедших терактах.
Ардис Ванвландерен потянулась за сигаретой. Кинув на Сандстрема взгляд, в котором читалась озабоченность, она сказала:
— Тому может быть несколько причин. — Она пару раз щелкнула зажигалкой, прикуривая. — Начнем с того, что порой даже вице-президент лишается допуска к секретным материалам, поскольку не исключается, что и за ним установлена слежка. Например, Трумэну ничего не было известно о Манхэттенском проекте.
[49]
Потом, посуди сам, если теракты имели место быть, как говорится, то, естественно, лучше скрыть этот факт от общественности, чтобы не нагнетать панические страсти. Думаю, никаких терактов вообще не было, и в этом случае ваш Варак слегка не прав.
Сандстрем стоял, смотрел на свою бывшую любовницу и не двигался.
— Брось, Ардис! — сказал он чуть слышно. — Твой покойный муж — денежный мешок, страдавший манией финансового величия, не мог допустить, чтобы группа, как ты выразилась, «благотворителей-неудачников» сменила одного политического деятеля на другого, способного существенно урезать его источник доходов, а то и вовсе перекрыть денежный «кислород».
Ардис откинулась на спинку дивана и отвела взгляд:
— Он сказал, что потерял бы в этом случае миллионы, а вы все — миллиарды.
— А до этого он что же, не посвящал тебя в свои дела?
— Никогда! Клянусь... Я бы сама пустила ему пулю в лоб, а потом бы позвала одного из вас и велела бы закопать его где-нибудь в Мексике.
— Я тебе верю.
— А другие? Другие поверят?
— Думаю, да. Они тебя знают.
— Эрик, я ничего не знала, ничего...
— Я же сказал, что верю тебе.
— А эта Рашад обмолвилась, будто они проследили за денежными потоками, которые он отправлял через Цюрих. Неужели это правда? Разве это возможно проследить?
— Зная Эндрю, можно смело сказать, что на это потребуются месяцы. Разброс кодированных источников его доходов охватывает ареал от Южной Африки до государств Прибалтики. Так что год точно потребуется, если не больше.
— А другие знают об этом?
— Посмотрим, что они скажут...
— А что они могут сказать? Эрик... — Ардис бросила на своего бывшего любовника умоляющий взгляд.
— Я позвонил Гринеллу из аэропорта в Балтиморе. Он, конечно, не входит в окружение Боллингера и всегда на заднем плане, но председатель совета директоров каких мало! Тут мы все единодушны.
— Эрик, зачем ты мне все это говоришь? — спросила Ардис дрогнувшим голосом.
— Затем, что он будет здесь через несколько минут. Следует кое-что обсудить. Я намеревался провести с тобой час-другой наедине, но не получается.
— У тебя снова тусклый взгляд, мой дорогой, — сказала Ардис, поднимаясь с дивана.
— Ничего не поделаешь! Взгляд, над которым ты всегда подтруниваешь, когда я... ну, скажем, не в силах кое-что совершить.
— Просто этот взгляд яснее всяких слов дает понять, что в мыслях ты не со мной. Ты такой умный, Эрик, за это я тебя и люблю.
— Странно это слышать от тебя.
— Почему же?
— Чтобы судить об уме другого, надо иметь свой собственный.
— Перестань, Эрик! Ей-богу, ты иногда позволяешь себе низкопробные высказывания.
— А все потому, что твои поступки ниже всякой критики.
— Эрик, меня пугает Гринелл, вернее, я его опасаюсь...
— А я нет, потому что у него голова на плечах. В передней апартаментов миссис Ванвландерен раздался звонок.
* * *
Кендрик сидел в небольшом парусиновом шезлонге возле раскладушки, на которой лежал Эммануил Вайнграсс, обессилевший от потери крови. Единственная оставшаяся в живых медсестра после событий в Меса-Верде не отходила от него ни на шаг. В кабине истребителя было тесно, но, поскольку до Денвера было около часу с небольшим лету, с незначительными неудобствами все быстро смирились.
— Я все думаю и думаю, — произнес Мэнни с усилием и сразу же закашлялся.
— Не разговаривай, прошу тебя, — сказал Эван. — Побереги силы, они тебе еще пригодятся!
— Зачем они мне, эти силы? Жить осталось всего ничего... Не молоденький!
— Может, сменишь пластинку?
— И не подумаю! Пять лет мы не виделись, теперь вот снова вместе, а что получается? Я для тебя просто-напросто обуза, старый чудак с пунктиком навязался на твою шею... Хорошо, что у тебя теперь есть Калейла. Мне хотя бы на Душе спокойнее!
— Мэнни, скажи, пожалуйста, почему последнее время с тобой невозможно нормально разговаривать?
— Потому что норма утомляет меня, да и ты тоже!
— Я тебя утомляю?
— Представь себе!
— Это почему же?
— Потому что не хочешь понять, отчего все эти взрывы, стрельба и поножовщина.
— Не хочу, и все тут!
— Получается, я вкладывал душу в человека, не отличающегося особым умом.
— Перестань, Мэнни! Я совершенно не расположен к глубокомысленным разговорам.
— А вот Калейла сразу поняла, в чем дело!
