– Так-так, – пробормотал Смит. – Маломощный пистолет. Следов пороховой гари нет, значит, выстрел произведен с близкого расстояния, но не в упор.
– Калибр 7,65, – добавила Валентина, присев на корточки и опершись руками о колени. – Полагаю, стреляли из пистолета с глушителем.
– Вполне возможно. – Смит поднялся и перешел к следующему телу. – Здесь – то же самое, – сказал он. Один выстрел в висок. Стиль палача.
– Похоже на то, – согласилась Валентина, медленно двигаясь вдоль вереницы мертвых тел. – Они спали, а кто-то прошел вдоль них, как сейчас иду я, и убил – одного за другим. Но… не всех!
– Что ты сказала, Вэл?
– Здесь только шесть трупов, Джон, а минимальный состав экипажа бомбардировщика – восемь человек. Не хватает как минимум двоих. – Она поводила лучом фонаря по пещере, расплескав озерца темноты, скопившиеся в ее дальних закутках. – Ага, вот и они!
Валентина прошла в темную глубину пещеры, обходя упавшие с потолка неровные плиты базальта, каждая их которых была с обеденный стол. Смит шагнул следом за ней. Никто из них не заметил, как Григорий Смыслов бесшумно, словно ящерица, скользнул обратно, к выходу из лавовой трубы.
Одетый в парку и ватные штаны цвета хаки, на черном каменном полу лавовой трубы лежал мужчина. На его груди растеклось черное кровавое пятно, испещренное дырами от пуль. Сведенные предсмертной судорогой и морозом, его губы свернулись в гримасу уродливой насмешки – целых пятьдесят лет назад. Всего в нескольких дюймах от его откинутой в сторону руки лежал маленький автоматический пистолет с длинным черным глушителем, навинченным на ствол.
Смит поднял луч фонаря чуть выше и увидел восьмого – последнего – члена экипажа.
В дальней стене пещеры находилась ниша, а в ней – два спальных мешка, один из которых был пуст. Во втором, наполовину выпроставшись из него, лежал пожилой офицер-летчик, на груди которого замерзло пятно крови размером с ладонь. Мертвец продолжал сжимать в руке советский пистолет системы Токарева – знаменитый «ТТ».
Убийца, видимо, не знал, что человек, получив пулю в сердце, еще в течение четырнадцати секунд остается живым и в сознании.
Валентина подошла к седьмому трупу. Наклонившись над ним, она расстегнула верхнюю пуговицу его парки и прочитала надпись на воротнике летного костюма.
– Бомбардир. Он же – политрук. – Выпрямившись, она перешла к последнему телу, повторила ту же процедуру и констатировала: – Командир экипажа.
– Видимо, начальство что-то не поделило.
– Видимо… – Валентина перевела взгляд на Смита. – Теперь все встает на свои места. Члены экипажа легли спать, а политрук либо нес ночное дежурство, либо встал после того, как все остальные заснули. После этого он прошел вдоль вереницы спящих товарищей и методично расстрелял их. Затем он пришел сюда, чтобы убить командира экипажа. Он не учел одного: с каждым выстрелом эффективность глушителя снижается и звук выстрелов становится все громче.
– Но зачем, Вэл? Зачем, черт побери?
– Приказ, Джон. Очевидно, таков был приказ, полученный политруком, офицером, фанатически преданным Коммунистической партии: в случае аварии – убить всех и покончить с собой.
– Покончить с собой? – вздернул бровь Смит.
– Ага, – кивнула женщина-историк. – Я абсолютно уверена, что ему было приказано оставить последний патрон для себя. Да у него, собственно говоря, в любом случае не было другого выхода, ведь он знал, что за ними никто не прилетит. Наверняка вторая часть его программы заключалась в том, чтобы сжечь останки самолета и вот это. – Валентина ткнула носком ноги бортовой журнал в матерчатом чехле и стопку клеенчатых конвертов, лежавших рядом со спальным мешком командира бомбардировщика. Большинство из них были опечатаны, а на печатях сохранились эмблемы советских ВВС. – Какая жалость, что я не знаю русского!
– Его знает Рэнди, – ответил Смит, качая головой. – Но как такое возможно – приказать одному из членов экипажа убить своих товарищей, словно овец на бойне? Какой в этом смысл?
– Ты не видишь в этом смысла, Джон, я – тоже, а вот сталинисты видят. Вспомни заградотряды НКВД, которые во время Второй мировой следовали за частями Красной армии, когда те шли в бой. Их задача состояла в том, чтобы стрелять. Но не во врага, а в любого красноармейца, который бросился бы бежать, не пожелав отдавать свою жизнь за «власть рабочих и крестьян». Если речь шла о государственной безопасности, эти люди готовы были убивать, не моргнув глазом!
– Но что, дьявол их забери, они пытались скрыть?
– Честно говоря, Джон, мне даже думать об этом страшно… Стоп! А это что у нас такое?
Она опустилась на одно колено и подняла с пола какой-то предмет, лежавший рядом с бортовым журналом. Приглядевшись, Смит увидел, что это – мужской бумажник. Неловко зажав фонарь между плечом и щекой, Валентина открыла его и принялась обыскивать. А в следующую секунду женщина напряглась и вздрогнула. Фонарь упал на пол пещеры и откатился в сторону.
– О, господи! – выдохнула она.
– В чем дело, Вэл? – спросил Смит, шагнув вперед.
Не говоря ни слова, она передала ему бумажник. Положив фонарь на булыжник, Джон опустился на одно колено и стал изучать его содержимое.
В бумажнике были деньги. Американские деньги. Пять двадцаток, две пятерки и одна десятка. Потертые, бывшие в употреблении доллары. А еще – водительское удостоверение, выданное в 1952 году в штате Мичиган на имя Оскара Ольсона, читательская карточка библиотеки города Маркетт и карточка социального обеспечения – на то же самое имя. Кроме того, в бумажнике имелись корочки билетов в открытый кинотеатр для автомобилистов «Эрвью» и чек из бакалейной лавки на восемьдесят семь центов.
– Что все это значит, Вэл? – ошалело спросил Смит.
Женщина, с растерянным видом, стояла рядом с ним. Внезапно, не говоря ни слова, она опустилась на колени рядом с трупом командира бомбардировщика и стала расстегивать его одежду. Расстегнуть пуговицы не было возможности, и Валентина отчаянно, словно обезумев, рвала ткань. Под летным комбинезоном оказалась короткая кожаная куртка. Валентина вывернула набок голову мертвеца и посмотрела на ярлык на воротнике куртки.
– «Монтгомери Ворд»!
[14]
Она оторвала ярлык и сунула его Смиту, а затем, прямо на четвереньках, подползла к трупу политрука, расстегнула его парку, разорвала летный комбинезон и обнаружила под ним гражданскую одежду: пиджак и брюки. Проверив этикетку на пиджаке, она подняла на Смита ничего не понимающий взгляд.
– «Сирс и Робак», – прошептала она. – Сирс и гребаный Робак!.. – И тут же ее голос взлетел до крика: – Смыслов, сука, где ты?!!
– Я здесь, профессор, – послышался негромкий голос за их спинами.
