«Ничто не изменится, однако все будет иным».
— В каком состоянии пергамент?
— Он на удивление хорошо сохранился. Благодаря пропитке животными жирами. Рукопись поместили в вакуумную камеру, под плиту отполированного горного хрусталя...
— А прочие рукописи?
— Я осмотрел их бегло, чтобы найти пергамент. Рукописи, которые, по моему предположению, анализируют соглашения по догмату филиокве с позиции его оппонентов, находятся в почти идеальном состоянии. Для того чтобы расшифровать арамейский свиток, понадобится немало времени и трудов. Адриан сел.
— Это у вас дословный перевод исповеди? — спросил он, указывая на листок бумаги, который ученый держал в руках.
— В общем, да. Перевод не отредактирован. Я бы не решился представлять его в таком виде.
— Можно мне его взять?
— Вы можете взять все. — Шайер наклонился чуть вперед. Адриан протянул руку и принял листок бумаги. — Пергамент, рукописи. Они ваши.
— Они мне не принадлежат.
— Знаю.
— Тогда почему же вы мне их предлагаете? Мне казалось, вы должны просить меня оставить их вам, чтобы изучить. И поразить мир.
Ученый снова снял очки. Его глаза щурились от усталости, голос был тих.
— Вы передали в мои руки очень странную находку. И страшную. Я уже слишком стар. Мне это не по силам.
— Не понимаю.
— Тогда прошу вас принять во внимание вот что. Эта рукопись опровергает смерть, а не жизнь. Но смерть была символом. Усомнясь в символе, вы рискуете подвергнуть сомнению все, что стоит за этим символом. А я не убежден, что это оправданно.
Адриан некоторое время молчал.
— Цена истины слишком велика. Вы это хотите сказать?
— Если это истина. Но, повторяю, у нас распространена иллюзия о неопровержимости древних истин. Гомер выдумал своих героев, но многие века спустя путешественники пускаются в далекие плавания, чтобы найти пещеру, где обитали одноглазые великаны. Фруассар сочинял хроники исторических событий, никогда не имевших места, но его все превозносят как выдающегося историка. Я прошу вас подумать о последствиях.
Адриан встал, задумчиво прошелся по кабинету и остановился у стены, на которую недавно смотрел Лэнд. Плоская поверхность, покрытая белой краской. Пустота.
— Вы можете подержать эти документы здесь?
— Да, я могу запереть их в лабораторный сейф. И прислать вам свидетельство о приеме на хранение. Фонтин обернулся.
— В сейф?
— Да. В сейф.
— Это надежное место?
— Вполне. А на какой срок, мистер Фонтин?
— На какой срок — что?
— Вы хотите все это оставить у нас?
— На неделю, на месяц, на век. Не знаю.
Он стоял у окна своего гостиничного номера и смотрел на силуэт Манхэттена. Нью-Йорк притворялся спящим, но мириады огоньков внизу на улицах разоблачали невинный обман.
Они проговорили несколько часов подряд — он и сам не помнил сколько. Говорил он, Барбара только слушала, мягко уговаривая рассказать ей все.
Ему предстояло столько сделать, столько пережить, прежде чем он сможет вновь обрести душевное спокойствие.
И вдруг — звук напугал его — зазвонил телефон. Адриан резко обернулся, ощущая, как заколотилось сердце в груди, и понимая, что глаза выдают объявший его ужас.
Барбара встала и бесшумно подошла к нему. Она взяла его лицо в свои ладони. Страх прошел.
— Я не хочу ни с кем говорить. Не сейчас.
— Ну и не надо. Кто бы это ни был. Попроси их перезвонить утром.
Как просто. Сказать правду.
Телефон снова зазвонил. Он подошел к тумбочке и снял трубку, зная, что сейчас скажет, уверенный в своей силе.
— Адриан? Куда ты запропастился? Мы тебя ищем по всему Нью-Йорку! Полковник из Генинспекции Таркингтон сказал, в каком тебя отеле искать.
Это был юрист из министерства юстиции, который работал с Невинсом.
— Что такое?
— Дело раскручивается! Все наши труды наконец-то окупаются! Мы прижали их! Белый дом в панике. Мы связались с сенатским комитетом по законодательству. С минуты на минуту нам назначат государственного обвинителя. На лучшее и надеяться было нельзя.
— У вас есть конкретные улики?
— Больше того. Масса свидетелей, показаний, признаний. Вся эта шайка ворюг уже пытается обеспечить себе пути к отступлению. Мы снова на коне, Фонтин. Ты с нами? Нам нельзя останавливаться!
Адриан задумался на мгновение, прежде чем дать ответ.
— Да, я с вами.
Важно только не останавливаться. На одном фронте надо продолжать бой. На другом — заключать мир. Премудрость лишь в том, чтобы определить — на каком именно.
