К Джэнсону подошел широкоскулый мужчина с глазами, казавшимися совсем маленькими за стеклами очков в стальной оправе.
— Где... остальные? — Казалось, рот Джэнсона был набит ватой.
— Солдаты твоего отряда? Убиты.Только ты живой.
— Вы вьетконговцы?
— Так говорить неправильно.Мы представляем Центральный комитет Фронта национального освобождения Южного Вьетнама.
— Фронта национального освобождения Южного Вьетнама, — повторил Джэнсон, с трудом артикулируя звуки растрескавшимися губами.
— Почему ты не носишь бирку?
Джэнсон пожал плечами, тотчас же вызвав удар бамбуковой палкой по затылку.
— Должно быть, потерял.
По обе стороны от ухмыляющегося офицера стояли два охранника. Оба были вооружены АК-47; на пулеметных лентах, которыми они были перепоясаны, висели 9-миллиметровые пистолеты «макаров». Один из них пристегнул к поясу нож, входящий в снаряжение «Морских львов». По царапине на рукоятке Джэнсон понял, что это его нож.
— Ты лжешь! — воскликнул офицер, ведущий допрос.
Он бросил взгляд на того, кто стоял у Джэнсона за спиной, — Джэнсон его не видел, но чувствовал исходящий от него запах, перебивающий даже сырую духоту воздуха джунглей, — и Джэнсон получил страшный удар в плечо. Судя по всему, прикладом карабина. Весь правый бок онемел от боли.
Он должен сосредоточиться — не на офицере, ведущем допрос, а на чем-то другом. Сквозь щели между бамбуковыми жердями стен хижины Джэнсон видел большие плоские листья, покрытые бисеринками дождя. Он тоже лист; и все, что на него упадет, скатится, подобно капле воды.
— Мы слышали, что вы, солдаты специального назначения, не носите бирки.
— Специального назначения? Увы. — Джэнсон покачал головой. — Нет. Я ее потерял. Зацепился за колючки, когда полз на животе по тропе.
Офицер, похоже, начал терять терпение. Пододвинув стул к Джэнсону, он наклонился вперед и похлопал его сначала по левой руке, затем по правой.
— Можешь выбирать, — сказал офицер. — Которую?
— Что «которую»? — недоуменно переспросил Джэнсон.
— Не делать выбора, — мрачно заметил широкоскулый офицер, — это тоже делать выбор.
Он перевел взгляд на того, кто стоял у Джэнсона за спиной, и сказал что-то по-вьетнамски.
— Мы ломаем твою правую руку, — чуть ли не нежно объяснил он Джэнсону.
Удар обрушился с силой молота: сменный ствол пулемета, использованный как самостоятельное оружие. Запястье и локоть Джэнсона лежали на бамбуковом подлокотнике кресла; лучевые кости руки висели между этими двумя точками. Они хрустнули, словно сухие ветки. Одна из них от удара раскололась: Джэнсон понял это по приглушенному скрипу, который он не столько услышал, сколько ощутил, — и по невыносимой боли, разлившейся по руке. У него перехватило дыхание.
Он пошевелил пальцами, чтобы узнать, подчиняются ли они ему. Они подчинялись. Кости перебиты, но нервные окончания не пострадали. И все же правая рука теперь практически совершенно бесполезна.
Скрежет металла о металл предупредил Джэнсона о том, что будет дальше: в массивные кандалы, надетые на щиколотки, был вставлен железный прут толщиной два дюйма. Затем невидимый истязатель привязал к пруту веревку и, набросив петлю Джэнсону на плечи, пригнул его головой к коленям. Запястья Джэнсона оставались привязанными к подлокотникам кресла; давление на плечо возрастало, сопровождаемое пульсирующей болью сломанной руки.
Он ждал следующего вопроса. Но минуты шли, а вокруг стояла полная тишина. Полумрак сменился полной темнотой. Дышать становилось все труднее; диафрагма с трудом двигалась в скрюченном пополам теле, а плечи, казалось, вставили в тиски, сжимавшиеся все туже и туже. Джэнсон отключился, снова пришел в сознание, но сознание было наполнено одной болью. Вокруг было светло — наступило утро? Или это уже день? Но он был совсем один. Джэнсон ненадолго пришел в себя только тогда, когда ему в рот влили жидкую бамбуковую кашицу. Трусы с него уже срезали, и под стулом стояло ржавое ведро. Затем петлю снова натянули — петлю, притягивающую плечи к ножным кандалам, прижимавшую голову к коленям, вырывающую руки из плечевых суставов. Джэнсон мысленно твердил как заклинание: «Застывший, как лед; прозрачный, как вода». Плечи у него горели, а он вспоминал, как в детстве летом на Аляске ловил рыбу на льду. Он вспоминал изумрудные бусинки на огромных, плоских листьях тропических растений, скатывающиеся вниз и не оставляющие после себя никакого следа. Ближе к вечеру ему наложили на сломанную руку импровизированную шину, привязав к ней бечевкой две дощечки.
Из глубин подсознания всплывали слова Эмерсона, которые так часто цитировал Демарест: «Почивая на мягких подушках благоприятного положения, человек засыпает. Но, когда его толкают, мучают, бьют, у него есть шанс чему-то научиться».
Прошел еще один день. Затем еще и еще.
У Джэнсона нестерпимо болел живот: от загаженной мухами каши у него началась дизентерия. Он отчаянно пытался исторгнуть из себя кал, надеясь избавиться от мучительной рези, охватившей, казалось, все внутренности. Но кишечник отказывался сокращаться, алчно упиваясь болью. «Внутренний враг», — с отвращением думал Джэнсон.
Когда он в следующий раз услышал голос, говоривший по-английски, было утро или вечер. Петлю ослабили, и он смог выпрямиться на стуле — и затекшие нервные окончания пронзительно закричали.
— Так лучше? Надеюсь, вам скоро полегчает.
Допрос вел новый человек, которого Джэнсон раньше не видел. Это был маленький вьетнамец с подвижными, умными глазами. Он говорил по-английски бегло, с ярко выраженным акцентом, резко и отчетливо проговаривая все окончания. Образованный человек.
— Мы знаем, что вы не агрессор-империалист, — продолжал голос. — Вас одурманили агрессоры-империалисты.
Следователь подошел совсем близко; Джэнсон сознавал, что исходящее от него зловоние должно быть вьетнамцу неприятно — он сам едва терпел запах своего тела, — но маленький человечек ничем не выказал своих чувств. Проведя рукой по щеке Джэнсона, покрытой грубой щетиной, он тихо сказал:
— Но и вы проявляете к нам неуважение, обращаясь с нами как с дураками. Вы меня понимаете?
Да, это был образованный человек, специально занявшийся Джэнсоном. Это его встревожило: похоже, вьетнамцы раскусили, что им в руки попал не простой солдат.
Джэнсон провел языком по зубам; они показались ему шершавыми и какими-то чужими, словно вырезанными из старой бальсы. С его уст сорвалось нечто напоминающее согласие.
— Задайтесь вопросом: как вы попали в плен?
Вьетнамец расхаживал перед ним, будто школьный учитель у доски.
— Как видите, на самом деле мы в чем-то очень похожи друг на друга. Мы оба являемся офицерами разведки. Вы мужественно выполнили свой долг. Надеюсь, то же самое можно сказать и обо мне.
