Изучая подробные карты гор Букк, Джесси обнаружила, что в том месте, где на довоенных картах была изображена деревня, на послевоенных атласах не было ничего. Она исследовала плотно покрытые топографическими значками листы в мощную лупу, отмеряла расстояния чертежной рейсшиной: ошибки быть не могло. Отсутствие Молнара было красноречивее наличия деревни.
Они подъехали к придорожной закусочной. У длинной бронзовой стойки сидели двое мужчин, потягивая светлое пиво. Их одежда выдавала в них крестьян: застиранные бурые рубашки и старые синие джинсы, точнее советский эрзац. Они никак не отреагировали на появление двух американцев. Бармен молча проводил Джэнсона и Джесси взглядом. На нем был белый фартук; он старательно оттирал стойку грязным полотенцем. Большая залысина и темные мешки под глазами старили его.
Джэнсон улыбнулся.
— Вы говорите по-английски? — спросил он бармена.
Тот кивнул.
— Видите ли, мы с женой туристы, осматриваем достопримечательности Венгрии. Но при этом мы также ищем свои корни. Вы понимаете?
— Ваша семья есть из Венгрии? — бармен говорил по-английски с сильным акцентом, но быстро.
— Моя жена родом отсюда, — уточнил Джэнсон. Улыбнувшись, Джесси кивнула.
— Прямой потомок мадьяр.
— Понятно.
— Согласно семейному преданию, ее прадедушка родился в деревне Молнар.
— Ее больше нет, — сказал бармен.
Джэнсон пришел к выводу, что он гораздо моложе, чем казалось на первый взгляд.
— Как фамилия?
— Киш, — сказал Джэнсон.
— В Венгрии Киш — как Джонс в Америке. Боюсь, информации есть очень мало.
У него был спокойный, вежливый, сдержанный голос.
Джэнсон решил, что этот человек определенно не похож на обычного сельского бармена. Когда он отступил назад, стала видна грязная горизонтальная полоса, пересекающая фартук в том месте, где его солидное брюшко терлось о стойку.
— Интересно, а здесь не осталось никого, кто помнил бы старые времена? — спросила Джесси.
— Кто здесь есть еще? — В этом вопросе прозвучал вежливый вызов.
— Ну... быть может, один из этих господ?
Бармен указал на одного из посетителей подбородком.
— Он даже не настоящий мадьяр. Он палоч. Очень старый диалект. Я его понимаю плохо. Он понимает наше слово «деньги», я понимаю его слово «пиво». Так мы и разговариваем. Больше я ни о чем его не спрашиваю. — Он перевел взгляд на второго крестьянина. — А это русин. — Бармен пожал плечами. — Больше я ничего не говорю. Его форинты не хуже, чем у других.
Это выражение демократических убеждений говорило как раз об обратном.
— Понятно, — сказал Джэнсон, гадая, чего хочет добиться бармен рассказами о местной межнациональной напряженности: разговорить своего собеседника или, наоборот, заставить его замолчать. — А здесь в округе не осталось никого, кто помнил бы старые времена?
Человек за стойкой провел тряпкой по пятну, оставив на бронзовой поверхности несколько волокон.
— Старые времена? До 1988 года? До 1956 года? До 1944 года? До 1920 года? Я думаю, вот этоесть старые времена. Все говорят о новой эре, но я думаю, она не такая новая.
— Я услышал ваши слова, — сказал Джэнсон, подражая его манере говорить.
— Вы приехали из Америки? В Будапеште есть много хороших музеев. А на, западе есть красивые деревни. Очень красивые. Сделанные для таких, как вы, американских туристов. Я думаю, здесь не очень красивое место для туристов. У меня нет открыток. Я думаю, американцы не любят места, где нет открыток.
— Не все американцы, — поправил его Джэнсон.
— Все американцы любят думать, что они особенные, — угрюмо буркнул бармен. — Это одно из многого, многого, что их объединяет.
— Замечание, достойное истинного венгра, — сказал Джэнсон.
Усмехнувшись, бармен кивнул.
— На обе лопатки. Но люди здесь слишком много страдали, чтобы развлекать гостей. Это есть правда. Мы не можем развлекать даже себя. Когда-то зимой люди сидели и смотрели на огонь в печи. Сейчас у нас есть телевизоры, и мы смотрим в них.
— Электронный очаг.
— Вот именно. У нас даже есть Си-эн-эн и Эм-ти-ви. Вы, американцы, жалуетесь на торговцев наркотиками в Азии, а тем временем сами затопили весь мир электронными наркотиками. Наши дети знают имена ваших поп-певцов и киногероев и ничего не знают о героях своего народа. Они знают, кто такой Стивен Кинг, но не знают, кто такой король Иштван Святой — основатель нашего государства! — Он грустно покачал головой. — Невидимое завоевание, с помощью спутников и телевизоров вместо пушек. И вот вы приезжаете сюда, потому что — потому что почему? Вы ищете свои корни, потому что хотите экзотики. Но везде, куда вы едете, вы находите свои следы. Везде испражнения змеи.
— Мистер, — остановила его Джесси, — вы часом не пьяны?
— Я защитил диплом по английскому языку в университете Дебрецена, — сказал бармен. — Вероятно, это сводится к одному и тому же. — Он горько усмехнулся. — Вы удивлены? Сын содержателя сельской забегаловки учился в университете: прелести коммунизма. Закончивший университет сын не может найти себе работу: прелести капитализма. Сын работает на отца: прелести мадьярской семьи.
Повернувшись к Джэнсону, Джесси шепнула:
— Мой папаша говорил: если ты, сев за стол, через десять минут не понял, кто из присутствующих дурак, значит, это ты.
Джэнсон оставался невозмутимым.
— Это заведение принадлежало вашему отцу? — спросил он у пузатого бармена.
— До сих пор принадлежит, — осторожно ответил тот.
— Интересно, а он ничего не помнит...
— А, сморщенный старый мадьяр, жадно глотающий бренди и листающий выцветшие фотографии словно одержимый? Мой отец не есть местная туристская достопримечательность, которую выкатывают в кресле-каталке на потеху публике.
Знаете что? — оборвала его Джесси. — Я самакогда-то работала в кафе. У нас в стране считается, что всех посетителей надо встречать радушно. — Постепенно ее голос наполнялся жаром. — Я очень сожалею, что ваш замечательный диплом не позволил вам получить замечательную работу, и у меня сердце кровью обливается, что ваши дети предпочитают Эм-ти-ви вашим мадьярским народным песням, но...
— Дорогая, — строго вмешался Джэнсон. — Нам пора в путь. Уже поздно.
Решительно взяв молодую женщину за локоть, он вывел ее на улицу. Оказавшись на солнце, Джэнсон увидел на крыльце старика в складном парусиновом шезлонге с веселым блеском в глазах. Был ли он здесь, когда они приехали? Возможно; старик словно сливался с окружением, казался предметом обстановки.
Улыбнувшись, старик постучал себя по голове.
