Покрышки машины гнали пыль, песок и высохшую соль по бледно-серому асфальту, извивающемуся впереди, словно сброшенная змеиная шкура. Интересно, попытается ли Коллинз убить его до того, как даст ему произнести хотя бы слово? Обязательно, если он считает, что Джэнсон угрожает его жизни. Но, более вероятно, он вызовет подкрепление — авиабаза ВМФ в Оушене, на побережье Вирджинии, пришлет пару вертолетов Х-3 «Си Кинг» меньше чем через пятнадцать минут; эскадрилья штурмовиков F-18 «Хорнет» прибудет на место еще раньше.
Но в первую очередь необходимо оценить не технические средства, а характер человека. Дерек Коллинз по сути своей был стратегом. Так Джэнсон называл подобных людей: тех, кто, сидя в уютных кабинетах, оборудованных кондиционерами, посылал людей на задания, заранее обреченные на неудачу, и все ради какой-то запутанной игры, именуемой «высокой политикой». Пешка передвинута, пешка взята. С точки зрения таких людей, как Коллинз, именно к этому и сводились «людские ресурсы»: они были пешками в большой игре. Однако теперь руки Джэнсона были обагрены кровью пятерых бывших агентов Кон-Оп, и он был решительно настроен на то, чтобы встретиться с человеком, завербовавшим их, обучившим, направлявшим, — с человеком, пытавшимся распоряжаться его судьбой, словно он был резной деревянной фигуркой на расчерченной в клетку доске.
Да, Коллинз был человеком решительным. Но то же самое можно было сказать и о Джэнсоне, испытывавшем к своему бывшему начальнику явное отвращение. Именно Коллинз был главной причиной, по которой он ушел из Отдела консульских операций. Упрямый, хладнокровный сукин сын Дерек Коллинз обладал одним существенным преимуществом: точно знал, что он собой представляет. По крайней мере, относительно себя самого он не питал никаких иллюзий. Он был искусным политиком-крючкотвором, дотошно разбирающимся в хитросплетении государственной власти; такие люди всегда смогут выжить в каменных джунглях Вашингтона. Но Джэнсона это нисколько не волновало; он даже находил в этом какую-то человечность. Однако Джэнсона выводила из себя самодовольная убежденность Коллинза в том, что цель в конечном счете всегда оправдывает средства. Джэнсону не раз приходилось видеть, к чему это может привести, — он находил последствия подобного подхода в себе самом, и от этого ему становилось плохо.
Свернув с дороги, Джэнсон остановил машину в буйных зарослях восковницы и болотной ивы. Оставшуюся милю он пройдет пешком. Если источники Джесси ее не обманули, Коллинз должен быть в своем коттедже, и один. Давно овдовев, Коллинз предпочитал проводить время в одиночестве; и это раскрывало его еще с одной стороны: он был человеком нелюдимым, тем не менее блестяще овладевшим искусством нравиться людям.
Джэнсон прошел по зарослям камыша к берегу, неровной бурой полоске камня, песка и раздавленных ракушек. Несмотря на то что у него на ногах были ботинки на толстой подошве, он бесшумно наступал на сырой песок. Коттедж едва возвышался над землей, что еще больше усложняло задачу тем, кто пришел сюда с недобрыми намерениями. С другой стороны, это же самое обстоятельство укрывало Джэнсона от глаз тех, кто находился в коттедже, до тех пор, пока он оставался на берегу.
Жаркое солнце припекало в затылок, и светлая хлопчатобумажная рубашка скоро промокла от пота и капель соленой воды, приносимых с моря ветерком. Время от времени волна нежно откатывалась назад, позволяя Джэнсону разглядеть под поверхностью какую-то затейливую паутину: он догадался, что в воде разложены сети, уходящие от берега в море, поддерживаемые маленькими поплавками. Эти защитные приспособления, хотя и не бросались в глаза, были достаточно надежными; можно не сомневаться, сети снабжены чувствительными датчиками, так что незаметная высадка с моря практически невозможна.
Послышались шаги по деревянному помосту, возвышавшемуся над землей в двадцати футах впереди. Молодой мужчина в форме из зеленого и черного камуфляжа, брюки, заправленные в высокие ботинки, ремень со снаряжением: обычное облачение бойца Национальной гвардии. Равномерная дробь твердой резины о дерево — этот часовой нес обычную службу, а не спешил на перехват незваного гостя.
Джэнсон продолжал бесшумно идти по влажному песчаному берегу.
— Эй, вы! — Заметив его, молодой часовой направился к нему. — Вы что, не видели знаки? Здесь нельзя находиться. Ни ловить рыбу, ни собирать ракушки — ничегонельзя.
Его лицо было не загорелым, а красным от солнечных ожогов. Судя по всему, солдата только недавно направили на этот пост и он еще не успел приспособиться к длительному пребыванию на открытом солнце.
Джэнсон повернулся к нему, сгорбив плечи, заставивсебя выглядеть более старым, разбитым. Просоленный рыбак, местный житель. Как он должен себя вести? Джэнсон вспомнил состоявшийся давным-давно разговор с таким же стариком.
— Юноша, да ты хоть знаешь, кто я такой? — Он расслабил мышцы лица, в его голосе прозвучала дрожь, свидетельствующая о болезни. Гласные Джэнсон растягивал, как говорят на Восточном побережье. — Я с семьей жил здесь, еще когда ты пешком под стол ходил. Я видал хорошие времена, видал и плохие. Этот берег — общественные владения. Моя невестка пять лет работала в земельном комитете Восточного побережья. Если ты думаешь, что я не могу идти туда, куда мне позволено по закону, тебе придется об этом забыть. Я знаю свои права.
Часовой усмехнулся, развеселившись запальчивой болтовней старика и радуясь возможности хоть немного отвлечься от однообразной рутины. Но у него был четкий приказ.
— Так или иначе, это закрытая зона, и тут не один десяток знаков, предупреждающих об этом.
— Да знаешь ли ты, что мои предки поселились здесь, еще когда войска Североамериканского Союза заняли Солсбери...
— Послушай, папаша, — остановил его часовой, потирая красную и шелушащуюся переносицу, — если понадобится, я отведу тебя под дулом пистолета в федеральную тюрьму. Все, разговор окончен. — Он остановился перед Джэнсоном. — Если у тебя есть какие-либо жалобы, напиши о них своему конгрессмену.
Выпятив грудь, парень положил руку на кобуру на поясе.
— Только посмотри на себя, сколько гонора! — Джэнсон слабо махнул рукой, признавая свое поражение. — Тоже мне лесник, а небось не сможешь отличить гоголя от свиязи!
— Это я лесник? — насмешливо покачал головой часовой. — Ты думаешь, мы лесники?
Внезапно Джэнсон прыгнул на него, зажимая правой рукой рот, а левой обвивая шею. Они упали на землю, но мокрый песок заглушил звук — тихий шлепок затерялся в крике чаек и шелесте тростника. Но еще до того, как коснуться земли, Джэнсон успел выхватить у часового из кобуры его пистолет М-9.
— Умники никому не нравятся, — тихо произнес он, отбрасывая акцент, и ткнул часовому в горло ствол пистолета. Парень широко раскрыл глаза от страха. — У тебя новый приказ, и будет лучше, если ты выполнишь его беспрекословно: малейший звук — и ты умрешь, салага.
Быстро сняв с часового ремень, Джэнсон привязал им его запястья к щиколоткам. Затем, оторвав узкую полоску ткани от форменной куртки, запихнул ее парню в рот и в довершение закрепил импровизированный кляп собственными шнурками национального гвардейца. Убрав в карман пистолет и рацию «Моторола», отнятые у часового, Джэнсон взвалил его на спину, словно тяжелый рюкзак, и отнес в густые заросли тростника.
