— Масло, вылитое на бушующие волны.
— Не забывайте, очень дорогое масло. Но «Новак» мог вмешиваться в конфликты, к которым мы даже боялись приблизиться — в открытую. У него были доверительные отношения с режимами, считающими Америку воплощением Сатаны. Этот человек проводил свою личную внешнюю политику. И эффективным его делало то, черт возьми, что он вроде никак не был связан с нами.
У Джэнсона в голове все кружилось, переплеталось, гудело отголосками чужих слов — откровенных, предостерегающих, угрожающих. Никое Андрос: «Вы, американцы, никогда не могли постичь сущность антиамериканизма. Вы так хотите, чтобы вас любили, что никак не можете взять в толк, почему никто не питает к вам любви. Задайте самим себе вопрос, почему во всем мире ненавидят американцев, или это выше ваших сил? Человек надел тяжелые сапоги и недоумевает, почему муравьи у него под ногами ненавидят и боятся его». Энгус Филдинг: «Вы, американцы, никак не можете осознать в полной мере, насколько прочно укоренились антиамериканские настроения...» Серб в очках в золотой оправе: «Вы, американцы, всегда хотите то, чего нет в меню, не так ли? Для вас вечно выбор недостаточно большой». Бармен-венгр со смертельно опасным хобби: «Вы, американцы, жалуетесь на торговцев наркотиками в Азии, а тем временем сами затопили весь мир электронными наркотиками... Но везде, куда вы едете, вы находите свои следы. Везде испражнения змеи».
Эта какофония звуков слилась в один рефрен, своеобразный хорал:
Вы, американцы...
Вы, американцы...
Вы, американцы...
Вы, американцы.
Джэнсон с трудом унял дрожь.
— Но кто такой Петер Новак?
— Это было что-то вроде фантастического кино «Человек стоимостью шесть миллионов долларов»: «Господа, мы можем его оживить, у нас есть для этого необходимые средства. У нас есть возможность сделать его лучше, чем он был прежде. Более умным. Более сильным. Более быстрым». — Коллинз помолчал. — Ну, по крайней мере, более богатым. Одним словом, эта задача была поручена трем агентам. Они были изначально похожи друг на друга, обладали одинаковым ростом и телосложением. Ну а пластические операции сделали их просто неотличимыми друг от друга, черт побери. Результаты проверялись точнейшими компьютеризированными микрометрами — работа очень кропотливая. Но мы должны были иметь запасный вариант: учитывая, сколько средств было вложено в программу «Мёбиус», мы не могли рисковать тем, что нашего человека собьет автобус или хватит сердечный приступ. На наш взгляд, три — это достаточное количество.
Джэнсон как-то странно взглянул на него.
— И кто мог согласиться на такое? Начисто расстаться со своим прошлым, умереть для всех знакомых, лишиться даже собственного лица...
— Те, у кого не было выбора, — загадочно ответил Коллинз.
Джэнсон едва не задохнулся от бешеной ярости. Он понимал, что хладнокровие Коллинза напускное, и все же бессердечные рассуждения директора Кон-Оп подводили общий итог жестокому высокомерию тех, кто придумал и осуществил этот чудовищный план. Проклятая государственная элита, люди в дорогих костюмах, с холеными руками, слепо убежденные в том, что все получившееся на бумаге получится и в реальной жизни. Для них земной шар представляет огромную шахматную доску; они не замечают, что ради воплощения их великих замыслов страдают живые люди. Джэнсон не мог вынести вида стоящего перед ним правительственного чиновника; он устремил взгляд на сверкающую водную гладь залива, где плавала одинокая рыбацкая шхуна, держащаяся на благоразумном удалении от охранной зоны, простиравшейся на полмили от берега и обозначенной буйками.
— Те, у кого не было выбора? — Джэнсон покачал головой. — Точно так же, как не было выбора у меня, когда вы отдали приказ о моем уничтожении.
— Ну вот, опять вы за это, — закатил глаза Коллинз. — Как я уже сказал, отмена приказа о физическом устранении подняла бы слишком много ненужных вопросов. Ковбои из ЦРУ получили заслуживающее доверия донесение о том, что Новак убит и вы имеете к этому какое-то отношение. Такая же информация попала в распоряжение Кон-Оп. Меньше всего кому бы то из нас хотелось, чтобы раскрылась тайна программы «Мёбиус», но приходится играть с теми картами, которые сданы. Я поступил так, как будет лучше, — по крайней мере, я так считал на тот момент.
В его последних словах не было ни жестокости, ни огорчения.
Взор Джэнсона на мгновение затянула красная пелена: он не знал, что было бы худшим оскорблением, — если бы его казнили как предателя или пожертвовали им, как пешкой? И снова его внимание привлекла рыбацкая шхуна, но на этот раз ее вид сопровождался нарастающим ощущением тревоги. Она была слишком маленькой, чтобы ловить крабов, и находилась чересчур близко к берегу, чтобы заниматься промыслом морского окуня.
И толстая труба, торчащая из-под треплющегося на ветру брезента, — это не кран, опускающий в море сеть.
Губы правительственного чиновника продолжали шевелиться, но Джэнсон его уже не слышал, ибо все его внимание было поглощено новой смертельной угрозой. Да, коттедж находится на узкой полоске земли длиной две мили, однако ощущение безопасности, создаваемое этим уединением, как понял теперь Джэнсон, является иллюзией.
Иллюзией, которую разнес вдребезги первый артиллерийский снаряд, разорвавшийся в гостиной.
Волна адреналина собрала сознание Джэнсона в тонкий лазерный луч. Пробив окно, снаряд вонзился в противоположную стену, обсыпав комнату щепками, осколками стекла и пластмассовыми обломками. Взрыв был настолько оглушительным, что зарегистрировался в сознании не как звук, а как боль.Гостиную быстро затянуло черным дымом, и Джэнсон понял, что их спасло. Он знал, что снаряд, выпущенный из гаубицы, делает вокруг своей оси более трехсот оборотов в секунду; поэтому он пробил стену коттеджа из мягкой древесины сосны и только потом разорвался. Лишь это спасло их от смертоносного дождя стальных осколков. Остро чувствуя каждое убегающее мгновение, Джэнсон также понял, что первый выстрел был пристрелочным. Артиллерист внесет необходимые коррективы, и второй снаряд уже не пролетит в десяти футах у них над головой. Второй снаряд, если они останутся на месте, не даст им возможности и дальше рассуждать о скорости вращения и времени срабатывания взрывателя.
Старая деревянная постройка их не защитит.
Соскочив с дивана, Джэнсон со всех ног бросился в гараж, находящийся в пристройке. Это была единственная надежда. Дверь была открыта, и Джэнсон быстро спустился на бетонный пол, где стоял небольшой кабриолет. Желтый «Корвет» последней модели.
— Подождите! — окликнул его запыхавшийся Коллинз. Его лицо было перепачкано сажей от взрыва; повторив стремительный спринт Джэнсона, он никак не мог отдышаться. — Мой новый шестицилиндровый «Корвет». Ключи у меня...
Он многозначительно показал их, демонстрируя незыблемое право собственности.
Вырвав у него ключи, Джэнсон прыгнул за руль.
— Настоящие друзья не позволяют своим друзьям садиться за руль пьяными, — ответил он, отпихивая ошалевшего помощника госсекретаря с дороги. — Можете ехать со мной, можете оставаться.
