— "Песнь исступления", — проворчал он. — Длинная тень Алана Демареста.
— Да? Это япривила ему любовь к такой музыке, — пожала плечами она. — Еще когда мы росли вместе.
Джэнсон уставился на нее так, словно увидел впервые в жизни. Внезапно множество мелочей, давно мучивших его, встали на место. Движения, жесты, резкие изменения настроения и голоса, возраст, обороты речи...
— Боже милосердный, — выдавил он. — Так вы...
— Его сестра-близнец. Я же говорила вам о силе сестринских чувств. — Марта Ланг стала растирать кожу под левой ключицей. — Печально знаменитые близнецы Демаресты. Все ужасы и неприятности в двойном размере. Подростками мы терроризировали весь Фэрфилд, мать его. А ублюдки из «Мёбиуса» даже не догадывались о том, что Алан взял меня к себе. — По мере того как Марта Ланг говорила, круговые движения руки становились все более сильными, настойчивыми; судя по всему, они были ответом на какой-то нестерпимый зуд под кожей. — Так что если вы надеетесь, что я «не буду за него держаться», как вы искусно выразились, вас ждет разочарование.
— У вас нет выбора, — повторил Джэнсон.
— Что она делает? — тихо спросила Джессика.
— Выбор у человека есть всегда. — Движения ее руки стали не такими размашистыми, более сосредоточенными; казалось, ее пальцы что-то нащупали под кожей. — Ага, нашла, вот оно. О, вот так гораздо лучше...
— Пол! — крикнула Джессика, бросаясь к ней. — Останови ее!
Но было уже слишком поздно. Раздался едва слышный хлопок раздавленной подкожной ампулы, и женщина, словно в порыве экстаза, запрокинула голову. Ее лицо залилось багровым румянцем. Она издала тихий чувственный стон, перешедший в булькающий клекот глубоко в горле. Нижняя челюсть безвольно упала, и из уголка губ вытекла струйка слюны. Глаза закатились, и сквозь полуприкрытые веки остались видны одни белки.
Из невидимых динамиков доносилось призрачное пение:
Gaudete in ilio,
quem no viderant in terris multi,
qui ipsum ardernter vocaverant.
Gaudete in capite vestro
[70]
.
Джэнсон положил руку на шею Марте Ланг, пытаясь нащупать пульс, хотя он и знал, что ничего не найдет. Симптомы отравления цианидом были налицо. Женщина предпочла смерть капитуляции, и Джэнсон не мог сразу ответить, чем был обусловлен этот поступок — мужеством или трусостью.
«Выбор есть всегда», — сказала Марта Ланг перед смертью. Выбор есть всегда.И к ее голосу присоединился другой, всплывший из далеких воспоминаний, отделенных десятилетиями: голос одного из следователей-вьетнамцев, широкоскулого, в очках в металлической оправе: «Не делать выбор это тоже выбор».
Глава тридцать восьмая
На письменном столе генерального секретаря ООН мелодично зазвучал сигнал устройства внутренней связи. Послышался голос Хельги Лундгрен:
— Прошу прощения за беспокойство, но это опять мистер Новак.
Матье Зинсу повернулся к верховному комиссару по делам беженцев, бывшему крупному политическому деятелю Ирландии, сочетавшей напористость с красноречием. В настоящий момент ирландка сражалась не на жизнь, а на смерть с заместителем генсека по гуманитарным проблемам, ведущим подковерные сражения с совсем не гуманитарным рвением.
— Мадам Маккейб, я ужасносожалею, но мне необходимо ответить на этот звонок. Кажется, я понял причины вашего беспокойства по поводу критических заявлений, раздающихся в ваш адрес со стороны департамента политических связей. Не сомневаюсь, что этот вопрос будет улажен, если мы обсудим его вместе. Попросите Хельгу заняться подготовкой совещания с участием всех заинтересованных сторон.
Встав, он величественно кивнул, показывая, что разговор окончен.
Как только верховный комиссар ушла, Матье Зинсу снял трубку.
— С вами будет говорить мистер Новак, — произнес женский голос.
Щелчки, электронный писк, и наконец в трубке послышался голос Петера Новака.
— Mon cher Матье! — начал Новак.
— Mon cher Петер, — ответил Зинсу. — Не могу выразить словами благодарность за то, что вы дали согласие хотя бы обсудитьмое предложение. С тех пор как клан Рокфеллеров подарил ООН землю, на которой был построен комплекс Объединенных Наций, ни одно частное лицо не предлагало...
— Да, да, — оборвал его Новак. — Однако, боюсь, я вынужден буду отказаться от вашего приглашения отужинать вместе.
— Вот как?
— Мне пришел в голову более грандиозныйзамысел. Надеюсь, вы со мной согласитесь. У нас ведь нет друг от друга секретов, не так ли? Полная прозрачность всегда была первостепенным качеством Организации Объединенных Наций, не так ли?
— Ладно, Петер, давайте ближе к делу.
— Хорошо. Я выскажу вам свои предложения, а вы мне ответите, насколько они разумны.
— Будьте добры.
— Насколько я понимаю, в пятницу должно состояться заседание Генеральной Ассамблеи. Мне давно хотелось обратиться с речью к этому благородному собранию. Глупое тщеславие?
— Разумеется, нет, — поспешно заверил его Зинсу. — Конечно, лишь очень немногие частные лица имели возможность выступить...
— И все же вряд ли кто-нибудь будет оспаривать то, что я имею это право и привилегию — полагаю, можно так сказать, не вступая в противоречие с самим собой.
— Bien sur
[71]
.
— Учитывая, сколько глав государств будет присутствовать на заседании, меры безопасности будут беспрецедентными. Можете считать меня параноиком, но это как раз то, что мне нужно. Если заседание почтит своим присутствием президент Соединенных Штатов, найдется работа и для американской службы охраны. Меня это очень устраивает. А я, наверное, приду вместе с мэром Нью-Йорка, с которым мы уже давно дружны.
— Значит, вы появитесь на людях, причем перед высоким собранием, — заметил Зинсу. — Должен сказать, это совсем на вас не похоже. Никак не вяжется с вашим общеизвестным стремлением к уединению.
—Именно поэтому я и делаю такое предложение, — сказал голос. — Вы же знаете мой основополагающий принцип: пусть все находятся в недоумении.
— Но как же... наш разговор?
В груди генерального секретаря бушевали смятение и тревога; он приложил все силы, чтобы не дать им выход.
— Не беспокойтесь. Надеюсь, вы узнаете, что проще всего найти уединение как раз у всех на глазах.
* * *
— Проклятье! -всердцах воскликнул Джэнсон, прослушав запись последнего звонка Демареста.
