Катсарис бросил на него вопросительно-недоуменный взгляд: почему он оцепенел? Что на него нашло?
Джэнсона, как ни странно, тронуло то, что Катсарис смотрел на него с изумлением, а не с осуждением. Тео следовало бы разозлиться на него, как злился на себя он сам. Лишь любовь солдата к своему наставнику могла преобразовать ярость в простое удивление.
— Нам надо уходить отсюда, — сказал Джэнсон. Катсарис указал на лестницу, на путь к отступлению, обозначенный в пересмотренном плане.
Но Джэнсон, разработавший за свою жизнь огромное количество планов, знал, когда их необходимо менять ради успеха операции.
— Теперь это слишком опасно. Надо найти другой способ.
Доверяет ли ему по-прежнему Катсарис? Операция, лишившаяся командира, неминуемо приведет к катастрофе. Необходимо показать, что он остается хозяином положения.
— Но все по порядку. Сначала давай сюда эту американку.
Через две минуты Катсарис уже возился с замком еще одной железной решетки. Джэнсон и Новак стояли рядом, наблюдая за ним. Дверь открылась со стоном.
Лучик фонарика высветил спутанную прядь волос, когда-то бывших белокурыми.
— Пожалуйста, не делайте мне больно! — жалобно проскулила женщина, забиваясь в угол камеры. — Пожалуйста, не делайте мне больно!
—Мы только хотим отвести вас домой, — сказал Тео, водя по женщине пучком света, чтобы можно было оценить ее физическое состояние.
Это была Донна Хеддерман, студентка-антрополог; Джэнсон узнал ее по фотографиям. Судя по всему, после того как ФОК захватил Каменный дворец, американку тоже перевели в подземную тюрьму. Повстанцы рассудили, что двух важных пленников будет проще охранять в одном месте.
Донна Хеддерман оказалась довольно крупной женщиной с широким носом и круглыми щеками. Когда-то она была полной, и даже после семидесяти дней плена ее никак нельзя было назвать отощавшей. Подобно всем изощренным террористическим группировкам, ФОК заботился о том, чтобы пленников кормили вдоволь. Двигал им жестокий расчет. Ослабленный голодом заложник может подхватить какую-нибудь болезнь и умереть. А смерть от болезни ФОК считал бегством от своего всесилия. Умершего заложника нельзя казнить.
И все же Донне Хеддерман пришлось пройти через ад: это было очевидно по ее бледной нездоровой коже, похожей на рыбье брюхо, спутанным и грязным волосам, невидящим широко раскрытым глазам. Джэнсон видел в газетах ее фотографии. На снимках, сделанных в счастливом прошлом, она была пухлой и сияющей, похожей на херувима. Во всех статьях, рассказывавших про ее похищение, повторялся эпитет «неунывающая». Но несколько недель заключения оставили все это в прошлом. В обращении ФОКа Хеддерман была совершенно безосновательно названа агентом американских разведслужб; на самом же деле она, наоборот, придерживалась левых взглядов, что полностью исключало такую возможность. Особые сострадания вызывала у нее трагедия Кагамы, но ФОК презрительно насмехался над состраданием как над чувством, чуждым истинному революционеру. Сострадание является препятствием распространения страха, а страх был именно тем, чего добивался Халиф.
Длительное молчание.
— На кого вы работаете? — наконец дрожащим голосом спросила Хеддерман.
— Мы работаем на господина Новака, — объяснил Джэнсон, указав взглядом на гуманиста.
Новак, поколебавшись, кивнул.
— Да, — подтвердил он. — Это наши друзья.
С трудом поднявшись на ноги, Донна Хеддерман заковыляла к открытой решетке. Щиколотки у нее распухли от водянки, поэтому она передвигалась с большим трудом.
Джэнсон повернулся к Катсарису.
— Есть еще один вариант, и при данных обстоятельствах он кажется мне лучшим. Но для этого нам потребуется объединить свои усилия. У нас есть по унции пластида. Нам понадобится вся взрывчатка.
В стандартное снаряжение спецназовца, которому предстояло действовать в непредвиденной обстановке, входила тонкая полоска пластида с детонатором.
Посмотрев ему в глаза, Катсарис кивнул. Уверенный тон Джэнсона успокоил его. Джэнсон не потерял хватку. А если и потерял, то это была лишь минутная слабость. Джэнсон оставался Джэнсоном.
— Керосиновые фонари, — объяснил Джэнсон, показывая на древние светильники в нишах. — До того как сюда провели электричество, они были основным источником света. В резиденции генерал-губернатора должен быть резервуар для керосина, где-то под землей, но наполняющийся с поверхности. А горючего требовалось много.
— Возможно, его выломали, — возразил Катсарис. — Или залили бетоном.
— Возможно. Однако гораздо вероятнее, что бак просто бросили ржаветь под землей. Места в подвалах много.
— Это точно. Но как мы его найдем?
— Судя по чертежам, резервуар находится приблизительно в двухстах метрах от северо-западной стены. Сначала я не понял, для чего он, но теперь все становится ясно.
— Далековато, — заметил Катсарис. — У женщины хватит сил?
Донна Хеддерман стояла, крепко вцепившись в железные прутья; несомненно, длительная неподвижность ослабила ее мышцы, а ее до сих пор внушительный вес давил на них непосильной нагрузкой.
Посмотрев на нее, Новак отвел взгляд. Джэнсон понял, какие отношения завязались между двумя перепуганными пленниками, которые, судя по всему, не имели возможности видеть друг друга, но общались между собой, шепча в трубы, выстукивая сообщения азбукой Морзе по прутьям решетки или царапая записки копотью на клочках бумаги или тряпья.
— Тео, сбегай, посмотри, что к чему. Если найдешь резервуар, дай знать, и я приведу остальных.
Прошло три минуты, прежде чем в наушнике послышался торжествующий голос Катсариса:
— Нашел!
Джэнсон взглянул на часы: тянуть время дальше становится опасно. Когда придет следующая смена часовых? Когда снова послышится скрежет стальной решетки по каменной площадке лестницы?
Он провел Петера Новака и Донну Хеддерман по сырому подземному коридору, ведущему к старому баку с керосином. Хеддерман всю дорогу опиралась ему на плечо, но даже так ее движения были медленными и мучительными. Сам Джэнсон ни за что бы не выбрал себе такие карты; однако приходилось играть с тем, что ему сдали.
К резервуару, судя по всему, давно не использовавшемуся, вела железная дверь со свинцовыми бортиками для обеспечения герметичности.
— Времени у нас нет, — сказал Джэнсон. — Давай вышибем эту чертову штуковину ногой. Петли проржавели, надо им только немного помочь.
Он с разбегу бросился на дверь, в последний момент вскидывая ногу. Если железная дверь не поддастся, от удара у него заноют кости. Но дверь поддалась, рухнув на землю в облаке ржавой пыли.
Джэнсон закашлялся.
— Давай свой пластид, — приказал он.
Он подошел к тому, что когда-то представляло собой бак для хранения керосина. Помещение, обшитое медью, по-прежнему было пропитано маслянистым запахом. Заливное отверстие оказалось почти полностью скрыто затвердевшим дегтем, покрывшим стенки, — осадками неочищенного керосина, скопившимися за долгие годы.
