На Джэнсоне был костюм, что выделяло его среди прочих посетителей таверны «Перигайли», однако развязанный галстук был просто обмотан вокруг расстегнутого воротника, и в целом Джэнсон выглядел подавленным, плывущим по воле волн. Он шагнул вперед, покачиваясь из стороны в сторону. Реши, какую роль исполнять, а затем оденься соответствующим образом.Джэнсон превратился в преуспевающего бизнесмена, попавшего в черную полосу. Если общее впечатление отчаяния не позволит добиться нужных результатов, две минуты в туалете, широко расправленные плечи и уверенная походка позволят полностью изменить этот образ.
Усевшись рядом с одиноким моряком, Джэнсон исподтишка оглядел его. Тот отличался крупным телосложением, мягким и мясистым, свидетельствующим о здоровом аппетите, но нередко скрывающем изрядную физическую силу. Говорит ли он по-английски?
— Проклятая албанская шлюха, — пробормотал вполголоса Джэнсон, но так, чтобы моряк его услышал.
Он знал, что ругательства в адрес национальных меньшинств — в первую очередь цыган и албанцев — в Греции были самым надежным способом завязать разговор, поскольку здесь еще господствовали старинные понятия о чистоте крови.
Моряк, повернувшись к нему, что-то буркнул себе под нос. Однако его налитые кровью глаза смотрели на Джэнсона с подозрением. Что делает человек, одетый таким образом, в этой грязной забегаловке?
— Забрала все, — продолжал Джэнсон. — Обчистила меня до нитки.
Он подал знак, заказывая выпивку.
— Shqiptar
[23]
шлюха сперла твои деньги?
На лице моряка не было сочувствия — только злорадство. Но для начала и это неплохо.
— Как раз деньги-то у меня остались. Хочешь послушать мой рассказ? — Джэнсон прочел значок на форме моряка: "Контейнерные перевозки «Юнайтед». — Принесите моему другу пива.
— А почему не «Метаксы»? — спросил моряк, испытывая свое везение.
— Это мысль — «Метаксу»! — решительно заявил Джэнсон. — Две двойных!
Что-то во внешности моряка позволило ему заключить, что этому человеку знакомы все причалы и доки Эгейского моря, а также нечистые делишки, которые там обделываются.
Появились два стакана бренди «Метакса», бесцветной разновидности с привкусом аниса. Джэнсон попросил также стакан воды. Неодобрительно поморщившись, бармен поставил перед ним грязный стакан с теплой водой из-под крана. Заведение процветало не за счет того, что наполняло желудки посетителей водой, если не считать ту, которой разбавлялось кое-что покрепче.
Джэнсон начал рассказ о том, как он в ожидании парома заглянул в рюмочную в Зеа-Марина.
— Понимаешь, я только что вышел с совещания, длившегося больше пяти часов. Мы наконец-то заключили сделку, над которой бились несколько месяцев, — понимаешь, вот почему послали именно меня. Здешним ребятам доверять нельзя. Никогда не определишь, на кого они работают.
— А чем занимается ваша компания, если не секрет?
Оглядевшись вокруг, Джэнсон остановил взгляд на глазурованной керамической пепельнице.
— Керамика, — сказал он. — Термостойкие керамические изоляторы для электрических приборов. — Он рассмеялся. — Ты уже пожалел о том, что спросил, да? Что ж, согласен, работа грязная, но кто-то же должен ее выполнять.
— Ну а эта шлюха... — спросил его моряк, залпом осушая стакан, словно в нем было не бренди, а вода.
— Вот я и говорю: я нахожусь в полном стрессе — знаешь такое слово, «стресс»? — а эта девка прямо-таки вешается мне на шею, и я думаю, ну и черт с ней. Понимаешь, я говорю о том, чтобы дать выход, да? Она ведет меня в какую-то задницу, я точно не помню куда, мы спускаемся вниз и...
— И ты, проснувшись, обнаруживаешь, что она тебя обокрала?
— Именно! — Подозвав бармена, Джэнсон заказал еще две «Метаксы». — Должно быть, я полностью отключился, и она вывернула наизнанку все мои карманы. К счастью, пояс с бумажником она не нашла. Полагаю, побоялась переворачивать меня, чтобы не разбудить. Но она забрала мой паспорт, кредитные карточки...
Выставив безымянный палец левой руки, Джэнсон буквально ткнул им в лицо моряку, демонстрируя последнюю степень бесчестья, украденное обручальное кольцо. Он дышал часто и шумно — крупный бизнесмен, переживающий заново случившийся с ним кошмар.
— Но почему ты не обратился в astynomia? Пирейская полиция знает всех портовых шлюх.
Джэнсон закрыл лицо руками.
— Не могу. Очень большой риск. Если я подам заявление в полицию, мне можно начинать искать себе новое место. По той же причине я не смею обратиться в посольство. Моя компания оченьконсервативна. Страшно представить себе, что будет, если начальство узнает о случившемся. Знаю, по мне этого не скажешь, но у меня безупречная репутация. А моя жена — о Господи! — Внезапно его глаза затуманились слезами. — Она ни за что не должна узнать об этом!
— Значит, ты большая шишка, — сказал моряк, окидывая Джэнсона оценивающим взглядом.
— Но еще больший идиот! Очем только я думал? Осушив стакан «Метаксы», он наполнил рот сладковатой жидкостью, затем, взволнованно развернув стул, поднес к губам грязный стакан с водой. Только внимательный наблюдатель смог бы заметить, что, хотя воду никто не доливал, ее уровень продолжал неуклонно подниматься.
— Большая голова не думала, — мудро изрек моряк. — Думала маленькая головка.
— Если бы мне удалось добраться до регионального отделения в Измире, я бы все уладил.
Вздрогнув, моряк отпрянул.
— Так ты турок?
— Я? Турок? Конечно же, нет, — с отвращением сморщил нос Джэнсон. — С чего ты так решил? Это ты турок?
Вместо ответа моряк сплюнул на пол.
По крайней мере, в Пирее давняя вражда по-прежнему тлела.
— Понимаешь, у нас международная компания. Я, раз об этом зашла речь, гражданин Канады, но наши клиенты есть во всех странах мира. Я не могу заявить в полицию, я не могу рисковать, обращаясь в посольство. Это меня уничтожит — вы, греки, знаете толк в маленьких земных радостях и понимаете человеческую натуру, но те, на кого я работаю, совсем другие. Понимаешь, стоит мне только попасть в Измир, и я смогу сделать так, что от этого кошмаране останется даже воспоминаний. Если придется, я доберусь туда вплавь.
С грохотом опустив толстостенный стакан на помятую оцинкованную стойку, он замахал банкнотой в пятьдесят тысяч драхм, подзывая бармена.
Взглянув на купюру, тот покачал головой.
— Ehete mipos pio psila? (Нет ли у вас чего-нибудь помельче?)
Джэнсон посмотрел на зажатую в руке бумажку, приблизительно равную ста американским долларам, мутным пьяным взором.
— Ой, простите, — сказал он, убирая ее и протягивая бармену четыре тысячных банкноты.
