— Ты, должно быть, была очень одинока...
— О нет! Я ведь никогдане была одна. Мои друзья были в моем воображении, они могли сидеть на стульях или на моей кровати, и мы разговаривали. Мы могли говорить часами, поверяя друг другу свои секреты.
— А в школе? У тебя были друзья из плоти и крови? Минуту Хелден молчала.
— Несколько, очень немного. Теперь, оглядываясь назад, я не могу их осуждать. Мы все были детьми. Мы покупали так, как нам говорили родители. Те, у кого были Родители.
— Что же им говорили родители?
— Что я — фон Тибольт. Маленькая девочка с глупым именем. Моя мама была... ну, в общем, моей мамой. Я думаю, они считали, что это клеймо заразно.
Может быть, на ней и было выжжено клеймо, подумал Ноэль, но не ее мать была причиной этого. «Одесса» Мориса Граффа руководствовалась более важными соображениями. Миллионы и миллионы закладывали свой любимый рейх, чтобы быть использованными предателями вроде фон Тибольта.
— Дела пошли лучше, когда ты выросла?
— Лучше? Конечно. Растешь, приспосабливаешься, понимаешь то, чего не понимала ребенком.
— Друзей стало больше?
— Близких, пожалуй, нет, но больше и не было нужно. Я была не слишком общительна. Я привыкла быть одна; я понимала, почему меня не приглашают на вечеринки и обеды. Во всяком случае — в респектабельные семейства. Годы урезали круг общения моей матери, скажем так, но не ее деловые интересы. Она была акулой: нас избегали даже свои. И конечно, немцев остальные жители Рио по-настоящему не принимали в те годы.
— Почему, ведь война кончилась?
— Но не проблемы. Немцы являлись постоянным источником проблем в то время. Нелегальные деньги, военные преступники, израильские охотники... это продолжалось много лет.
— Ты такая красивая, трудно себе представить, чтобы ты была... скажем, совсем одна.
Хелден приподнялась и посмотрела на него. Она улыбнулась и правой рукой отвела волосы назад, держа их у шеи.
— Я выглядела очень суровой, дорогой. Прямые волосы, собранные в пучок, большие очки и платья на размер больше. Ты бы дважды на меня не взглянул... Не веришь?
— Я думаю не об этом.
— А о чем?
— Ты сказала «дорогой». Она ответила на его взгляд:
— Да, так я и сказала. Это же вполне естественно. Ты не против?
Он ответил ей прикосновением.
* * *
Она снова сидела на стуле, одетая в комбинацию, вместо неглиже, и потягивала бренди. Ноэль — рядом на полу, опираясь на кушетку. Вместо купального халата, на нем были трусы и рубашка. Они держались за руки и наблюдали за огнями на лодках, скользивших по воде.
Он обернулся и взглянул на нее:
— Тебе лучше?
— Много лучше, дорогой. Ты очень нежный. Я мало таких встречала в жизни.
— Меня это не интересует.
— Я не это имела в виду. Кстати, для твоего сведения. У Полковника меня прозвали Fraulein Eiszapfen.
— А что это значит?
— Сосулька, Мадемуазель Сосулька. А на работе уверены, что я лесбиянка.
— Отсылай их ко мне.
— Лучше не стоит.
— Я им скажу, что ты суха как солома и к тому же злоупотребляешь кнутами и велосипедными цепями. От тебя все разбегутся.
— Это очень мило. — Она поцеловала его. — Ты мягок, нежен и легко смеешься. Вы мне очень нравитесь, Ноэль Холкрофт, и я не думаю, что это так уж хорошо.
— Почему?
— Потому что, когда мы простимся, я буду думать о тебе. Ноэль дотронулся до ее руки, все еще касавшейся его лица; он забеспокоился.
— Мы только встретились. Зачем прощаться?
— Тебе много надо сделать. Мне тоже.
— У нас обоих есть Цюрих.
— У тебя есть Цюрих. А у меня своя жизнь в Париже.
— Одно другому не мешает.
— Ты этого не знаешь, дорогой. Ты ничего обо мне не знаешь. Ни где я живу, ни как я живу.
— Я знаю про маленькую девочку, у которой была отдельная комната и которая сто раз смотрела «Волшебника страны Оз».
— Вспоминай о ней с нежностью. А она будет вспоминать тебя. Всегда.
Холкрофт убрал ее руку со своего лица.
— Что, черт возьми, ты хочешь этим сказать? Спасибо за приятный вечер, всего хорошего?
— Нет, дорогой. Не это. Не теперь.
— Так что жеты хочешь сказать?
— Я не знаю. Может, я просто думаю вслух... У нас впереди еще дни, недели, если хочешь.
— Хочу.
— Но обещай, что ты никогда не будешь пытаться меня найти, встретиться со мной. Я сама тебя найду.
— Ты замужем? Хелден засмеялась:
— Нет.
— Ну, значит, живешь с кем-то?
— Да, но не в том смысле, в каком ты думаешь. Ноэль пристально посмотрел на нее.
— Какого ответа ты ждешь от меня?
— Скажи, что обещаешь.
— Дай мне понять тебя. Кроме того места, где ты работаешь, я нигде не могу тебя найти. Я не могу узнать, где ты живешь и как с тобой связаться.
— Я оставлю тебе телефон подруги. В крайнем случае, она знает, где меня искать.
— Мне казалось, я твой друг.
— Это так. Но по-другому. Пожалуйста, не сердись. Это ради твоей же безопасности.
Холкрофт вспомнил, что произошло три дня назад. Хелден боялась его, боялась, что его прислали не те люди.
— В машине ты сказала, что Цюрих — это решение многих проблем. Это твой ответ? Не может ли Цюрих изменить твою жизнь?
Она колебалась:
— Возможно. Но у нас столько дел...
— И так мало времени, — закончил Холкрофт. Он дотронулся до ее щеки, заставляя взглянуть на него. — Но прежде, чем появятся деньги, можно воспользоваться банком в Женеве и выполнить условия, которые они ставят.
— Я понимаю. Ты говорил об этом, и я уверена, что Иоганн знает о них.
— Не уверен. Он оказался жертвой спекуляций, которые могут выбить его из обоймы.
— Выбить откуда?
— Дисквалифицировать его. Испугать людей в Женеве; заставить их запереть подвалы. Мы вернемся к этому через минуту. Я хочу поговорить о Бомонте. Кажется, я знаю, кто он, но мне нужна твоя помощь, чтобы убедиться в этом.
— Чем я могу помочь?
— Когда Бомонт был в Рио, был ли он как-то связан с Морисом Граффом?
— Понятия не имею.
— Можем ли мы это как-то узнать? Нет ли в Рио людей, которые могут это знать?
