— Он называл их... — Кесслер на мгновение умолк. Потом, восстановив цельность рассыпавшейся было картины, попросил: — Расскажите мне по порядку обо всем, что случилось. Вспомните все, что он говорил.
— У вас есть какие-либо предположения?
— Нет... Никаких. Мне просто интересно. Расскажите, пожалуйста.
Холкрофту не составило труда припомнить все подробности. Преследование, засада, короткий разговор, выстрел. Когда он закончил рассказ, Кесслер попросил его снова воспроизвести разговор со шпиком в черной кожаной куртке. Потом еще раз. И еще один раз.
— Кто это был? — спросил Холкрофт. Он видел, что Кесслер осведомлен лучше. — Кто они?
—Вариантов несколько, — ответил немец, — но ясно одно: это нацисты. Вернее, неонацисты. Потомки НСДАП, эдакая фракция-заноза в теле «Одессы», от которой та не прочь избавиться. Бывают и такие парадоксы.
— Но откуда они могут знать о Женеве?
— Видите ли, сохранить в тайне финансовую аферу подобного масштаба практически невозможно: ведь с территорий оккупированных стран, со счетов вермахта и министерства финансов были похищены сотни миллионов. А потом эту громадную сумму еще размещали в Швейцарии, — объяснил Кесслер.
Что-то смутило Холкрофта в словах Кесслера, но он не мог определить причину беспокойства.
— Какой им толк от всего этого? — недоумевал он. — Денег им все равно не получить. Все, что в их силах, — это на многие годы завалить работой суды. Где тут выгода?
— Вы не понимаете нацистских ультра. Никто из вас никогда их не понимал. Для наци важен не только собственный успех. В равной степени они заинтересованы в чужом провале. Деструктивность — неотъемлемая черта нациста.
За портьерой внезапно возникла шумная возня. Кто-то упал, что-то с треском обрушилось, раздались крики; перекрывая общий гвалт, завизжала какая-то женщина.
Полог дернулся в сторону, и в открывшемся проеме. Вдруг возник силуэт какого-то мужчины. Он бросился было вперед, но неожиданно повалился кулем на стол, тараща выпученные глаза. Изо рта и горла незнакомца хлестала кровь, лицо корчилось от боли, а тело билось в конвульсиях. Скребя пальцами по столу, он попытался вцепиться в край столешницы и, хватая ртом воздух, прошептал:
— "Вольфшанце"... Солдаты «Вольфшанце»...
Подняв голову, он хотел что-то крикнуть, но дыхание его оборвалось, и он со стуком уронил голову на стол. Незнакомец в черной кожаной куртке был мертв.
Глава 26
Следующие несколько мгновений были для Ноэля столь же непонятными, сколь и суматошными. Пивную заполнили громкие крики и визг, в зале поднялась паника. Истекающее кровью тело сползло со стола и распласталось на полу.
— Руди! Руди! — закричал Эрих.
— Господин Кесслер! Следуйте за мной!
— Быстро! — рявкнул профессор.
— Что?
— Сюда, друг мой! Вас не должны здесь видеть.
— Но это же он!
— Молчите, Ноэль. И держитесь, пожалуйста, за мою руку.
— Что?.. Где?..
— Ваш кейс! Бумаги!
Холкрофт сгреб документы и сунул их в портфель. В следующую секунду он обнаружил, что его втолкнули в круг глазеющих на него зевак. Ноэль не соображал, куда его ведут, но понимал, что они уходят прочь от трупа, и этого для него было достаточно. Он слепо следовал за другими.
Кесслер вел его сквозь толпу. Впереди Кесслера управляющий теснил публику, расчищая дорогу к запертой двери слева под лестницей. Он вытащил из кармана ключ, открыл дверь, быстро затолкал их внутрь, вошел сам, захлопнул дверь и повернулся к Кесслеру:
— Не знаю, что и сказать, джентльмены! Это ужасно. Пьяная свара.
— Не переживай, Руди. И спасибо тебе, — ответил Кесслер.
— Naturlich. Люди вашего ранга не могут быть замешаны в таких делах.
— Ты очень добр. Есть здесь дверь на улицу?
— Да, над нами. Мой личный служебный вход. Дверь вела в проулок.
— Сюда, — показал Кесслер в сторону улицы. — Там припаркован мой автомобиль.
Они быстро пересекли проулок, вышли на Курфюрстендамм и повернули налево. Справа, у входа в пивную, собралась возбужденная толпа, а чуть подальше Ноэль разглядел спешащего к месту происшествия полицейского.
— Быстро! — приказал Кесслер и, едва они нырнули в шикарный «мерседес», завел двигатель; не прогрев его, сразу включил передачу, и машина понеслась на запад.
— Тот человек... в куртке... это он за мной шпионил... — произнес Холкрофт шепотом.
— Я догадался, — ответил Кесслер. — Он-таки нашел дорогу назад.
— Боже мой! — вскричал Ноэль. — Что же я наделал?!
— Вы не убили его, если только вы это имеете в виду. — Холкрофт обалдело уставился на Кесслера:
— Что?!
— Вы не убили того человека, — повторил Кесслер.
— Но я выстрелил! Я в него попал!
— Я и не сомневаюсь. Просто пуля не убила его.
— Что жетогда его убило? — спросил Холкрофт.
— Очевидно, вы не обратили внимание на его горло. Парня задушили гарротой.
— Болдуин... в Нью-Йорке... — ужаснулся Ноэль. — «Вольфшанце» в Берлине, — ответил Кесслер. — Убийство вашего шпика было рассчитано вплоть до секунды. Кто-то из посетителей подвел его буквально к самой портьере и под шумок толпы придушил проволокой.
— О Господи! Тогда убийца, кем бы он ни был... — Ноэль не смог завершить фразу. Его затошнило от страха.
— Кем бы он ни был, — договорил за него Кесслер, — он теперь знает, что я — часть «Женевы». Вот вам и ответ, ибо выбора у меня не осталось. Я с вами.
— Простите меня, — покаянно произнес Холкрофт. — Я не хотел ставить вас в безвыходное положение.
— Знаю, и ценю это. Однако я буду вынужден настаивать на одном условии.
— На каком?
— Мой брат Ганс — он живет в Мюнхене — тоже должен войти в дело.
Ноэль воскресил в памяти слова Манфреди: никаких ограничений на сей счет не было. Единственная оговорка басила, что каждое из трех семейств обладает только одним голосом.
— Что ж, если он захочет, то никаких препятствий нет.
— Он захочет. Мы с ним очень близки. Брат вам понравится. Он — прекрасный доктор.
— Я бы сказал, что вы оба — прекрасные доктора.
— Только Ганс лечит, а я по большей части разъясняю... Да еще еду куда глаза глядят. Я хотел пригласить вас к себе, но при нынешних обстоятельствах этого, пожалуй, делать не стоит.
— Да, я слишком много всего натворил. Но вам, кстати, необходимо как можно быстрее вернуться домой.
