— Кто это?
— Николай Ситмарин. Родился и вырос в Ленинграде. Родители — диссиденты, эмигрировавшие более десяти лет назад. Самый лучший аналитик по советским делам в государственном департаменте, его оценки оправдываются на семьдесят процентов. Он действительно находка, и я подумал, что для Москвы это прекрасный способ запустить «крота» в нашу почву. Восемнадцатилетний сын иммигрантов, диссидентов, уехавших из Союза по семейной визе, которую было крайне сложно получить в то время.
— Ситмарин — еврей? — поинтересовался генерал.
— Нет, хотя мне кажется, что большинство отвечает на этот вопрос положительно. И это, с моей точки зрения, могло служить дополнительным прикрытием для советского агента. Диссидентство в России, вопреки господствующему мнению, не только еврейский феномен. Кроме того, он получил неплохую рекламу в прессе — тридцатилетний вундеркинд, ведущий собственную вендетту. Все выглядело так связно, так логично. Мне казалось, что я не могу ошибиться.
— Ну и каковы же оказались реальные обстоятельства? — слегка раздраженно спросил президент.
— Вновь необъяснимое отсутствие. Его не было на службе с середины рождественской недели до восьмого января. Он уезжал из Вашингтона. У него не было запланировано никаких служебных командировок. Я попросил кадры связаться с его шефом, и тот все объяснил.
— Что именно? — нетерпеливо бросил Беркуист.
— Начальство предоставило ему отпуск. Мать Ситмарина тяжело заболела в Чикаго.
— Чертовски удачная болезнь, не так ли?
— Настолько удачная, что она едва не отдала Богу душу. Больница графства все подтвердила.
— Но она все же не скончалась, — вмешался Брукс.
— Я лично беседовал с начальником регистратуры. Медик вполне осознал важность моего расследования и зачитал историю болезни.
— Попросите выслать ее вам, — распорядился президент. — У нас до черта убедительных объяснений, но мы-то знаем, что по крайней мере одно из них лживо.
— Согласен, — произнес Брэдфорд. — Но какое именно? И не из последних пяти, а из всех девятнадцати. Вполне вероятно, что кто-то — он или она — считает, что оказывает своему шефу невинную услугу. Этот человек и не подозревает, что за этим стоит «Двусмысленность» и, в конечном итоге, советский агент. Что особенного в том, если начальник провел несколько лишних дней на лыжном курорте или на острове в Карибском море? Или даже... простите меня, переспал с кем-нибудь.
— Кончайте, ради Христа. Отправляйтесь к себе и продолжайте раскопки. Найдите объяснение, которое не выдерживает проверки.
— То, в котором вы уловите внутреннее противоречие, — добавил посол. — Упоминание о несостоявшемся совещании, отложенной конференции, чеки покупок в кредит с сомнительными подписями... или о тяжело больной женщине, помещенной в больницу под чужим именем.
— На это потребуется время, — произнес заместитель государственного секретаря.
— Вам так много удалось проделать за двенадцать часов, — заявил сочувственно Брукс. — Я вновь должен похвалить вас.
— За вами вся власть Белого дома, если вам потребуется что-то получить. Используйте ее! Найдите «крота»! — в раздражении вскинул голову Беркуист. Он и мы участвуем в погоне за безумцем. Если русские доберутся до Парсифаля первыми, мы утратим возможность проводить какую-либо связную внешнюю политику. В том случае, если Парсифаль впадет в панику, произойдет практически то же самое. — Президент уперся ладонями в крышку стола. — Что еще надо обсудить? Дело в том, что я сейчас держу за дверями кабинета двух любопытствующих сенаторов из Комитета по иностранным делам. Нутром чую, что они что-то пронюхали о Мэттиасе. — Беркуист замолчал, поднялся на ноги и, взглянув на Брэдфорда, продолжил: — Эмори, я хочу быть уверен, что каждый человек на острове Пул абсолютно надежен.
— Да, сэр. Всех их просветили насквозь до кончиков ногтей. Ни один не оставляет остров на значительный срок.
— Все весьма относительно, — заметил Брукс. — Что такое значительный срок? Со стороны все выглядит весьма неестественно.
— Потому что сами обстоятельства противоестественны, — вмешался генерал Хэльярд. — Патрули вооружены, а само место — неприступная крепость.
— Вооружены? — переспросил президент; он не мог скрыть своей душевной боли. — Ах да, конечно вооружены. Безумие!
— А как Хейвелок? — поинтересовался посол. — Есть что-нибудь новое?
— Нет, — ответил Верховный главнокомандующий, выходя из-за стола и направляясь к дверям. — Господин заместитель госсекретаря, позвоните мне позже. — И, не вдаваясь в объяснения, уточнил: — В три часа дня.
* * *
Пошел снег, еще не очень сильный. Маленькие белые крупинки беззвучно бились в ветровое стекло и отскакивали в ночную тьму, как тысячи крошечных астероидов. Несколько минут назад машина, арендованная Хейвелоком, миновала дорожный указатель. Мелькнула надпись, выполненная из светоотражающего материала: МЕЙЗОН-ФОЛЛЗ — 3 МИЛИ.
Он рассчитался в «Кингз Армз», с удовлетворением заметив, что дежурный служащий сменился, и взял такси до аэропорта Ла Гардиа. На поспешно купленной дорожной карте он нашел Мейзон-Фоллз в Пенсильвании; ничего не оставалось, как лететь в Питтсбург. Его больше не беспокоила слежка со стороны русских. Во-первых, русский, которого он сумел перехитрить, уже наверняка сообщил своему начальству о прибытии Хейвелока; и, во-вторых, Ла Гардиа — не международный аэропорт. Дипломаты не пользуются им для полетов в дальние страны.
Майкл в последний момент успел приобрести билет на рейс компании «Ю. С. Эс. Эйр», отлетающий в 7.56 и прибывающий в Питтсбург в 9.15. Там он по кредитной карточке арендовал машину с правом оставить ее в любой конторе фирмы «Хертц». В 9.45 Хейвелок уже катил на юг, через сельскую местность по дороге номер 51.
МЕЙЗОН-ФОЛЛЗ. ОСНОВАН В 1858.
Сквозь начинающуюся метель — снегопад к этому времени усилился — Майкл заметил впереди справа красное сияние неоновой вывески. Он подъехал к ней, притормозил и прочитал надпись: «Бар Хэрри». В этом месте подобное название выглядело абсурдно: либо тот, кто придумал его, обладал завидным чувством юмора, или же это был просто человек по имени Хэрри, который не знал о существовании знаменитых заведений под этим названием в Париже и Венеции. А может, и знал.
Последнее допущение оказалось верным. Внутри помещения все стены были украшены фотографиями Парижа времен Второй мировой войны. На некоторых из них был изображен солдат, стоящий у дверей «Бара Хэрри» на левом берегу Сены. Заведение было отделано под старину. Неполированная мебель из тусклого темного дерева, тяжелая посуда и высокая стенка бара позади стойки. Музыкальный автомат в углу блеял для полудюжины посетителей мелодию в стиле кантри. Посетители полностью гармонировали с окружением: исключительно мужчины, все во фланелевых рубашках в красную клетку, вельветовых с широким рубцом брюках и высоких тяжелых ботинках, в которых ходят в поле или амбаре. Это были фермеры или наемные сельскохозяйственные рабочие. К этому заключению можно было прийти, увидев у входа потрепанные жизнью грузовики и осознав, что находишься не где-нибудь, а в Мейзон-Фоллз, Пенсильвания.
