— И он решил лишить меня такой возможности.
— Да, задвинуть вас куда-нибудь, чтобы вы не могли помешать ему. Вы были частью его повседневной реальности, реальности государственного департамента, и вас следовало из этой реальности вывести. Это превратилось у него в навязчивую идею, он больше не мог терпеть вашего вмешательства. Вы должны были уйти; другого пути он не видел.
— И Парсифаль знал, как добиться этого, — с горечью произнес Майкл. — Он знал о «кроте» в госдепе. Он обратился к нему и посоветовал, что надо сделать.
— Я в этом не участвовал. Что-то готовилось, но я не знал что... Вы говорили с Антоном о мисс Каррас. О ваших к ней чувствах, о том, что после долгих лет смятения, связанного с вашими детскими воспоминаниями, вы наконец решили выйти из игры. Вместе с ней. Для вас было жизненно необходимо оставить службу. Вы свое решение уже приняли.
— Но вы посчитали, что я смогу выйти из игры и без нее? Почему?
— Потому, что Парсифаль — специалист в вопросах такого рода, — сказала Дженна. Она протянула Майклу одну из фотографий. — Психолог, работавший в КГБ. Человек, которого зовут Алексей Калязин — именно его лицо вызвало у тебя какие-то ассоциации.
— Я не знаю его! — воскликнул Хейвелок, вскакивая с кресла и пристально глядя в лицо Александеру. — Кто этот человек?
— Не требуйте от меня имени, — затряс головой журналист. Его крупная фигура буквально вжалась в глубокое кресло, — не спрашивайте. Я не хочу с этим связываться!
— Черт побери, да вы давно уже связались! — рявкнул Майкл, швырнув фотографию на колени Александера. — Вы же Босуэлл!.. Минутку! — Майкл оглянулся на Дженну. — Он же был перебежчиком. Плевать на то, что его нам подсунули. Для нас он перебежчик. Он должен быть в нашем списке!
— Все материалы об Алексее Калязине и его переходе к нам уничтожены, — негромко произнес Александер. — Все досье были изъяты и человек, носивший, кстати, другое имя, просто исчез.
— Естественно. Ведь великий человек мог оказаться замаранным. Хейвелок шагнул к старику и выкрикнул ему в лицо, встряхнув за лацканы знаменитого смокинга:
— Кто он? Имя!
— Взгляните на фотографию. — Александера била крупная дрожь. — Взгляните как следует. Уберите большую часть волос вместе с бровями. Представьте морщины по всему лицу, вокруг глаз... маленькую седоватую бородку.
Майкл схватил снимок и уставился на него.
— Зелинский... Леон Зелинский!
— Я думал, что вы увидите... поймете... без меня. Финальная шахматная партия... с лучшим шахматистом, которого знал Антон.
— Но он же не русский, он — поляк! Бывший профессор истории из Беркли... перебравшийся туда много лет назад из Варшавского университета!
— Новое имя, новая биография, все документы в порядке, местонахождение неизвестно. Дом у проселочной дороги, менее чем в двух милях от Мэттиаса. Антон всегда знал, где его найти.
Хейвелок обхватил голову ладонями, пытаясь унять пульсирующую боль в висках.
— Вы... вы и Зелинский. Два выживших из ума старца! Вы хотя бы понимаете, что натворили?
— Мы утратили контроль. Все вышло из-под контроля...
— Вы никогда ничего не контролировали! Проиграли все в тот самый момент, когда Зелинский связался с «кротом». Мы все проиграли! Неужели вы не видели, что произошло и чем все это может кончиться? Разве вы не могли остановить его? Кстати, вы знали, что Антон находится на острове Пул... Откуда вам это стало известно?
— Из своего источника. От одного из докторов — тот был страшно напуган.
— Значит, вы уже знали медицинское заключение. Как же вы позволили, чтобы все это продолжалось?
— Вы сами сказали. Я не мог остановить его. Он бы не стал — и не станет меня слушать! Я не могу остановить его. Он такой же сумасшедший, как Антон. У него комплекс Христа — он единственный светоч, единственный спаситель.
— И вы работали на него! Выступали от его имени! Что вы за существо после этого?!
— Оставьте мне хоть чего-нибудь человеческого, Майкл. Ведь он приставил мне нож к горлу. Зелинский заявил, что если я попытаюсь к кому-нибудь обратиться или кто-то появится у него, — то телефонный звонок, который он ежедневно должен делать из телефонов-автоматов, не будет сделан, и в тот же момент эти так называемые ядерные пакты — с личной подписью Энтони Мэттиаса — отправятся одновременно в Москву и Пекин.
Зеленоватые глаза старого журналиста излучали боль. Пухлые пальцы судорожно сжимали подлокотники кресла.
— Нет, Раймонд, — твердо проговорил Майкл. — Это только часть правды. Вы просто не можете допустить мысли, что кому-то станет известно о вашей ошибке. О чудовищной ошибке! Как и Антон, вы боитесь услышать правду в лицо. Слепой прорицатель Тиресий
[76]
, который прозревает то, что сокрыто от других — этот миф должен быть сохранен любой ценой.
— Посмотрите на меня! — неожиданно взвизгнул Александер, дрожа всем телом. — Я живу с этим, переживаю это уже почти год! Как бы вы поступили на моем месте!?
— Видит Бог — не знаю, но надеюсь, что лучше, чем вы... Не знаю. Налейте себе побольше бренди, Раймонд. Храните миф. Продолжайте внушать себе и другим, что вы безгрешны, как Папа Римский. Может, вам станет легче. Впрочем, это уже не имеет никакого значения. Идите вы к черту с вашей самодовольной ухмылкой... Пошли отсюда, — обратился он к Дженне. — Нам еще далеко ехать.
* * *
— Юг вызывает Север. Север, на связь.
— Север слушает. В чем дело?
— Хватайте телефон и звоните Виктору. Они зашевелились. Они выскочили из дома и переговорили с охраной, потом разбежались по машинам и несколько секунд назад помчались на запад. На полной скорости.
— Не потеряйте их.
— Никогда! Охрана бросила свой «линкольн» у обочины, и пока они гуляли под домом, мы прицепили им радиомаяк. Он не оторвется и при землетрясении. Мы их и за двадцать миль засечем. Они в наших руках.
Глава 39
Ночное небо было странно поделено на две части. Позади машины сияла луна, впереди сгущался глухой мрак. Два автомобиля неслись один за другим по темным проселочным дорогам. Двое в «линкольне», не зная ничего, были готовы защищать «бьюик», пассажиры которого знали слишком много, и это страшило их.
— Теперь начинается игра без правил, — проговорил Майкл. — Для этого случая они просто еще не написаны.
— Но мы по крайней мере знаем, что этот человек способен меняться. Его заслали сюда с одной целью, а он перешел на другую сторону.
— Может, он просто споткнулся? Если верить Александеру, Зелинский-Калязин сказал ему, что устал, чувствует старость, что не в силах больше выдерживать такие психологические нагрузки. Не исключено, что он просто решил бросить дело и подыскать себе безопасное убежище.
