— Объяснение не годится, — поспешно чуть ли не с вопросительной интонацией произнес Даусон. — Я ознакомился со служебной характеристикой Брауна — Бейлора. Там сказано, что он эксперт в обращении с огнестрельным оружием, особенно ручным. Бейлор просто ходячая реклама нашей расовой политики и всего офицерского корпуса. Университет, служба в отряде специального назначения, специалист по вопросам тактики ведения партизанской войны. Назовите какое угодно достоинство и окажется, что оно отмечено в его досье.
— Он черный, поэтому и должен обладать выдающимися качествами. Я уже говорил об этом. Куда вы гнете?
— Брауну ничего не стоило ранить Хейвелока. Ноги, плечи. Область таза. Вместе с Огилви они вполне могли осуществить захват.
— Это требует большой точности стрельбы с расстояния от семидесяти до ста футов.
— Двадцать пять — тридцать ярдов, что почти равно расстоянию до цели в тире. Хейвелок стоял неподвижно. Он вовсе не являл собой движущуюся мишень. Не попросили ли вы Бейлора объяснить это?
— Честно говоря, не хотелось. У него и без наших вопросов достаточно тяжело на сердце. Как бы ему не пришлось из-за простреленной в двух местах руки уйти из армии. По-моему, он правильно действовал в чрезвычайно напряженной ситуации. Ждал, когда Хейвелок направит пистолет на Огилви, убедился, что Ред не справится со своей задачей и выстрелил в ту самую злосчастную секунду, когда Огилви бросился на Хейвелока и принял на себя пулю. Все совпадает с результатами вскрытия, полученными в Риме.
— Его промедление стоило Реду жизни, — сказал Даусон, явно не удовлетворенный полученным разъяснением.
— Лишь укротило ее, — поправил юриста медик. — И очень не намного.
— Да. В докладе патологоанатома об этом тоже говорится, — добавил Стерн.
— Возможно, в данных печальных обстоятельствах мои слова могут показаться излишне резкими, но мы все же переоценили его возможности, — сказал Даусон.
— Ни в коем случае, — возразил Стерн. — Мы просто недооценили Хейвелока. Чего вы хотите? С момента событий на Палатине прошло всего три дня. За это время он практически уничтожил руководителя операций, распугал всю местную агентуру — никто не желает теперь с нами работать — разгромил всю сеть. Кроме того, он через Швейцарию прислал председателю Наблюдательного комитета конгресса телеграмму, в которой обвиняет в некомпетентности и коррумпированности сотрудников ЦРУ в Амстердаме. Не далее как утром нам звонил начальник группы безопасности Белого дома. Он не знал, то ли негодовать, то ли паниковать. Оказывается, он тоже получил телеграмму, в которой говорится, что рядом с президентом работает тайный советский агент.
— Это прямой результат так называемой конфронтации Хейвелока с ростовым в Афинах, — сказал Даусон, заглянув в записную книжку. — Бейлор об этом докладывал.
— Пол сомневается в том, что эта встреча вообще состоялась, — бросил Стерн, глядя на Миллера.
— фантазии и реальность, — произнес психиатр. — Если полученная нами информация соответствует истине, то это означает одно: он все время перемещается между ними, не будучи способным отличить первое от второго. Но это лишь в том случае, если наши сведения соответствуют истине. Я допускаю, что в Амстердаме у нас присутствуют элементы некомпетентности, и не исключаю коррупции. Однако маловероятно, что советскому агенту удалось проникнуть в круг людей, близких к президенту.
— Мы здесь можем ошибиться и ошибаемся, — вмешался Стерн. — Ошибаются и в Пентагоне и даже, прости Господи, в Лэнгли. Но на самом верху возможности ошибки сводятся к минимуму. Я не хочу сказать, что этого не может случиться или уже не случилось, но любой человек, имеющий отношение к Овальному кабинету, включая личных друзей президента, подвергается тщательнейшей проверке. Каждый год, каждый месяц, каждая неделя из жизни проверяются под микроскопом. К самым талантливым кандидатам в сотрудники относятся, будто к прямым наследникам самого Сталина. И это стало стандартной процедурой с «сорок седьмого»... — Стерн снова умолк, не договорив. Его взгляд остановился на стопке разрозненных листков, лежавших на столе перед доктором. — Хейвелок знает, — продолжил он неторопливо, взвешивая каждое слово, — на какие кнопки нажимать, к каким людям обратиться, какие шифры использовать. Даже старые шифры производят впечатление. Он может создать панику, потому что способен придать своей информации видимость подлинности... Как далеко он способен зайти. Пол?
— Не воспринимайте мои слова как истину в последней инстанции, Дэниел. — Все, что я хочу сказать, во многом всего лишь гадание.
— Гадание не на кофейной гуще, а на основе познаний, — заметил юрист.
— Разве можно дать точное заключение о болезни, не познакомившись с пациентом? — продолжил Миллер.
— Это не совсем так. В нашем распоряжении есть кое-какие сведения. Фактические данные, текущие наблюдения, досье. Одним словом, вполне приличная база, — сказал Стерн.
— Согласен. Я провел не совсем удачную аналогию. Прошу прощения.
— Насколько далеко он сможет зайти, если мы не найдем его? — спросил начальник Консульских операций. — Сколько времени нам отпущено до того момента, когда мы начнем терять человеческие жизни?
— Мы уже теряем, — бросил Даусон.
— Но пока это еще не результат его сознательных действий, — возразил Миллер. — Смерть Огилви — прямое следствие покушения на жизнь Хейвелока. Между сознательными поступками и непредсказуемыми результатами существенная разница.
— Растолкуйте-ка нам, пожалуйста, каково же различие между ними.
— Хорошо, но только в пределах моего разумения, — произнес психиатр, собирая со стола свои записки и поправляя очки. — Как любил говорить Ред: только учтите, что мои слова не столь безупречны, как Священное Писание. Есть парочка фактов, которые могут пролить свет на нашу проблему, и эти факты, не скрою, меня серьезно беспокоят. Ключ к пониманию, естественно, — разговор между Хейвелоком и Огилви, а поскольку нам никогда не удастся узнать, о чем они говорили, то приходится целиком полагаться на подробнейшие описания хронологии событий, представленные Бейлором. Необходимо проанализировать все движения и действия Хейвелока и Огилви. Я перечитывал записки подполковника снова и снова, и меня чрезвычайно поражало одно обстоятельство. До последнего момента я не рассчитывал его обнаружить. Лишь после этой неожиданной схватки в поведении Хейвелока появилось то, что можно назвать постоянной враждебностью.
— "Постоянной враждебностью"? — переспросил Стерн, — Не знаю, что означает это словосочетание в рамках поведенческих теорий, но полагаю — не отсутствие спора между собеседниками. Наши объекты спорили весьма горячо. Доклад Бейлора не оставляет в этом никаких сомнений.
— Конечно, они спорили. Конечно, мы имеем дело с противостоянием. Все началось со словесного взрыва Хейвелока, который, надо полагать, повторил все свои прежние угрозы. Но затем шум прекратился, как и следовало ожидать. Было достигнуто некоторое согласие. Я не могу оценить это иначе в свете последующих действий.
