«Эти пулеметы навсегда останутся с тобой, мой друг. Я молю Всемогущего Господа, чтобы он помог тебе забыть о них, но думаю, что ты не сможешь этого сделать. Так пусть живет то, что смягчает боль, что наполняет твою жизнь смыслом, что уменьшает чувство вины оставшегося в живых. Искупление ты найдешь не здесь, не в книгах или рассуждениях теоретиков; у тебя не хватит терпения на их рассуждения. Ты должен видеть практические результаты... Когда-нибудь твой дух освободится, и ты возвратишься. Надеюсь дожить до этого времени. Во всяком случае, намерен дожить».
И вот теперь он как никогда близок к освобождению. На смену гневу пришло абстрактное чувство бесполезности. До возвращения в нормальный мир оставалось совсем немного; они уже начали понимать друг друга. Первый раз это пришло вместе с женщиной, которую он полюбил, которая наполнила его жизнь новым смыслом... во второй раз он приблизился к новой жизни уже без нее, вычеркнув ее из памяти, поверив словам лжецов и предав самые святые чувства: свои и ее. О Боже!
* * *
И вот человек, который мог помочь своему пророчеству, сделанному много лет назад земляку, ученику, сыну, стать явью, выбрасывает его из своего мира. Даже гиганты не боги, они способны на ошибки. Неужели теперь они враги?
— Боже, вы выглядите, будто только что из Освенцима! — прошептал высокий француз в пальто с бархатным воротником и в сверкающих лаковых ботинках. Он стоял лицом к витрине в нескольких футах от Хейвелока. — Что с вами?.. Нет, нет. Не отвечайте... только не здесь.
— Где же?
— На набережной Бернар, за университетом, есть маленький сквер, скорее детская игровая площадка, — продолжал Граве, любуясь своим отражением в стекле. — Если все скамьи окажутся занятыми, отыщите место у изгороди, и я к вам присоединюсь. По пути купите коробку конфет и постарайтесь походить на отца, а не на сексуального извращенца.
— Спасибо за доверие. Вы ничего мне не принесли?
— Позвольте заметить, что вы предо мной в огромном долгу — я бы сказал неоплатном, судя по вашей нищенской внешности.
— Сведения о ней?
— В этом направлении я все еще продолжаю работу.
— Тогда что?
— Набережная Бернар, — небрежно бросил Граве, поправляя узел алого галстука и выравнивая поля шляпы. Он повернулся с грацией, достойной профессора танцевального мастерства, и удалился.
Маленький сквер насквозь продувался ледяным ветром с Сены, но это не помешало нянькам, гувернанткам и молодым мамашам вывести горластых разнокалиберных человечков на воздух. Дети резвились повсюду: на качелях, шведских стенках, в песочницах. Короче, на сквере царил обыкновеннейший бедлам. По счастью, для вымотанного вконец Майкла у дальней от реки стены, в стороне от шумной, беспорядочно движущейся толпы нашлась свободная скамья. Он сел и, рассеянно бросая в рот мятные шарики, наблюдал за особенно несносным, орущим мальчишкой, который пинал трехколесный велосипед. Не исключено, что это горластое существо примут за его чадо. Настоящая нянька, по логике вещей, будет держаться как можно дальше от маленького чудовища. Наконец дитя прекратило истязать трехколесное транспортное средство и злобно уставилось на Майкла.
Элегантный Граве вошел в калитку с полосатыми столбиками по бокам и поплыл по окружающей игровую площадку дорожке. По пути он раздаривал приятные ласковые улыбки резвящимся детям: олицетворение доброты и любви старшего поколения к младшему. Это был первоклассный спектакль. Хейвелок знал, что бесполый знаток искусств ненавидит детей. Наконец он достиг скамьи и опустился на нее, развернув перед собой газету.
— Не следует ли вам обратиться к доктору, — спросил критик, не отрывая взгляда от газетного листа.
— Я расстался с врачом всего несколько часов тому назад, — ответил Хейвелок. У рта он держал белый бумажный пакет. — Со мной все в порядке. Просто немного устал.
— Рад это слышать. Но осмелюсь дать вам совет — приведите себя в порядок, побрейтесь. Иначе мы привлечем внимание полиции, особенно находясь в этом сквере. Представители двух социальных полюсов одной и той же сексуальной группы, несомненно решат они, глядя на нас.
— Честно говоря, мне не до шуток. Граве. Что у вас есть?
Критик сложил газету и хлопнул ею по ладони:
— Сплошные противоречия, если верить моим источникам. А я считаю их вполне надежными. Точнее, невероятные противоречия.
— В чем их суть?
— КГБ вами совершенно не интересуется. Они не дадут ни су, если даже я доставлю вас в их парижскую штаб-квартиру — экспортно-импортную компанию, расположенную на Бомарше. И вы заявите, что все готовы рассказать, вырвавшись из когтей империализма. Впрочем, вам это известно лучше, чем мне.
— В чем же противоречие? Я утверждал то же самое и не раз во время встречи на Понт-Руаяль.
— Противоречие вовсе не в этом.
— В чем же тогда?
— Вас ищет кто-то другой, он прилетел вчера вечером, полагая, что вы либо уже в Париже, либо по пути сюда. Он готов заплатить целое состояние за ваш труп. Этот человек, строго говоря, не состоит в КГБ, как в таковом, но не обольщайтесь, он из Советского Союза.
— Строго говоря, не в КГБ?.. — удивленно переспросил Хейвелок, и в памяти шевельнулись воспоминания из совсем недалекого прошлого. Воспоминания зловещие.
— Я узнал о нем от моего информатора в военном министерстве. Этот человек работает в особом, элитном подразделении советских разведслужб. Это...
— Военная контрразведка, — грубо прервал собеседника Майкл.
— Если в сокращенном виде названное вами учреждение звучит ВКР...
— Именно.
— Вы ему нужны. И он готов щедро платить.
— Маньяки.
— Скажу вам еще кое-что, Михаил. Он прилетел из Барселоны.
— Коста-Брава!
Несносный ребенок вздрогнул и заорал истошным голосом.
— Не смотрите на меня! Отодвиньтесь на край скамьи!
— Понимаете, что вы мне только что сказали?
— Вы вне себя. Я должен вас покинуть.
— Нет!.. Хорошо... хорошо... — Хейвелок поднес пакет из белой бумаги к губам. Руки его дрожали. Он задыхался. Боль из груди перекинулась в виски. — У вас есть, что мне сказать, не так ли? Так говорите же.
— Вы в очень скверной форме.
— Это уже мои проблемы. Говорите!
— Не знаю, следует ли мне это делать. Это серьезная моральная проблема, не говоря уже о возможной потере гонорара. Поймите, Михаил, вы мне очень симпатичны. Человек вы вполне цивилизованный, пожалуй, слишком хороший для столь отвратительного бизнеса. Вы вышли из игры. Имею ли я право тянуть вас назад?
— Я уже вернулся в игру.
— Коста-Брава?
— Да!
— Тогда отправляйтесь в посольство.
