– «Росстран»...
– Пришников будет очень недоволен, когда узнает, что вы вмешиваетесь в его дела. Товарищ диспетчер, будьте так добры, назовите ваше имя и должность.
На несколько секунд в эфире воцарилась тишина.
– Ладно! – огрызнулся в конце концов диспетчер. – Летите, но на свой страх и риск.
Брайсон включил дроссель, постепенно разгоняясь, проехал по взлетной полосе, и самолет поднялся в небо.
Глава 21
Монсиньор Лоренцо Батталья, доктор философии, старший хранитель музея Кьярамонти, одного из множества собраний произведений искусства, хранящихся в Monumenti Musei e Gallerie Pontifice, то есть музеях Ватикана, – не виделся с Джайлзом Хескет-Хэйвудом много лет и не испытывал особого счастья, узрев его снова.
Двое мужчин встретились в великолепной приемной галереи Лапидарна, где стены были обиты дамасской тканью. Монсиньор Батталья являлся хранителем ватиканских музеев вот уже двадцать лет, и его обширные познания пользовались уважением во всем мире. Джайлз Хескет-Хэйвуд, его изнеженный английский гость, всегда казался монсиньору Батталье существом нелепым и даже комичным – с этими его огромными круглыми очками в черепаховой оправе, с яркими шелковыми шейными платами, завязанными чересчур тугим узлом, с клетчатыми жилетами, с золотыми запонками в виде подковы, со старой вересковой трубкой, легкомысленно торчащей из нагрудного кармана, и шикарным произношением. От него всегда пахло золотистым плиточным табаком. Обаяние Хескет-Хэйвуда было безграничным, хотя и несколько скользким. Хескет-Хэйвуд был, в некотором смысле слова, изгоем высшего общества – очень по-английски! – но от его рода деятельности уж и вовсе дурно пахло. Официально он именовался торговцем антиквариатом, но на самом деле был всего лишь скупщиком краденого – правда, скупщиком высокого полета.
Хескет-Хэйвуд, отчасти знаток искусства, отчасти отъявленный проходимец, был из тех темных личностей, которым свойственно исчезать на годы, а потом вдруг объявляться на яхте какого-нибудь ближневосточного нефтяного шейха. Хескет-Хэйвуд всегда держался очень уклончиво, когда речь заходила о его прошлом, но монсиньор Батталья знал кое-что по слухам. Хескет-Хэйвуды некогда были состоятельным дворянским родом, но в послевоенный период лейборизма для них настали тяжелые времена. Джайлз Хескет-Хэйвуд учился вместе с отпрысками самых богатых семейств, но к тому времени, как он окончил школу, у его семьи не осталось ничего, кроме длинного перечня долгов. Джайлз был бездельником, плутом, потрясающе беспринципным типом. Он принялся контрабандой вывозить из Италии различные древности – несомненно, сунув взятку кому-то в департаменте, выдающем лицензии на вывоз. Джайлз работал на «сером» рынке – очень «сером», – но при этом через его руки проходили просто потрясающие вещи. Если покупателю не хотелось знать, как эта вещь попала к продавцу, он обычно знал достаточно, чтобы просто не задавать подобных вопросов. Людей наподобие Хескет-Хэйвуда терпели в мире искусства лишь ради тех редких случаев, когда они действительно могли оказаться полезны. Однажды он оказал услугу и монсиньору Батталье, организовав некую сделку, – и в результате монсиньор теперь чувствовал себя крайне неуверенно, ибо всем сердцем желал, чтобы эта «сделка» осталась сокрыта от широкой общественности. Но услуга, о которой ныне просил его Хескет-Хэйвуд, была поразительной и пугающей.
Монсиньор Батталья на мгновение прикрыл глаза, подбирая нужные слова, потом подался вперед и мрачно произнес:
– Ваше предложение абсолютно неприемлемо, Джайлз. Это уже отнюдь не шалость. Это откровенный скандал.
Монсиньор Батталья никогда прежде не видел на лице Хескет-Хэйвуда такого довольства и самоуверенности. Куда только подевалась его обычная нерешительность!
– Скандал, монсиньор? – Из-за толстых линз глаза Джайлза Хескет-Хэйвуда казались удивленными и выглядели как-то по-совиному. – Но ведь скандалов бывает так много и по самым разным поводам. Вот, например, сведения о том, что высокопоставленное должностное лицо Ватикана, всемирно известный искусствовед, специалист по античности и к тому же еще и рукоположенный священник, содержит любовницу на виа Себастьяно Веньеро, – некоторые люди не так хорошо посвящены в подобные тонкости, как мы с вами, верно?
Англичанин откинулся на спинку кресла и помахал в воздухе длинным тонким пальцем.
– Но деньги могут вызвать куда большее смятение, чем женщины. И прекрасная Александра, как я полагаю, продолжает наслаждаться своим комфортабельным гнездышком. Хотя некоторые, возможно, назвали бы его скорее чересчур роскошным, чем комфортабельным, особенно если учесть весьма скромное жалованье покровителя прекрасной Александры, ватиканского куратора.
Он вздохнул и довольно покачал головой:
– Но мне хотелось бы думать, что я сделал свой вклад в это достойное дело.
Монсиньор Батталья почувствовал, как его лицо залилось краской, а на виске запульсировала жилка.
– Возможно, мы сумеем прийти к некоему соглашению, – произнес он в конце концов.
* * *
Эти круглые очки с чрезмерно мощными линзами вызвали у Брайсона чудовищную головную боль, но, по крайней мере, он справился с тем делом, ради которого приезжал в Рим. Ник здорово вымотался: он все-таки умудрился без приключений покинуть воздушное пространство России, посадить маленький самолет на летном поле под Киевом и, воспользовавшись коммерческой линией, с пересадкой добрался до Рима. Звонок монсиньору Батталье сразу же обеспечил нужный результат; впрочем, в этом Брайсон и не сомневался: ватиканский куратор всегда проявлял живейший интерес к предложениям Хескет-Хэйвуда.
Джайлз Хескет-Хэйвуд был одним из наиболее тщательно разработанных персонажей Брайсона, и за годы своей карьеры Нику не раз приходилось использовать эту маску.
Поскольку Джайлз Хескет-Хэйвуд являлся искусствоведом и... э-э... торговцем антиквариатом, у него, конечно же, имелись причины посещать Сицилию, Египет, Судан, Ливию и множество других мест. Брайсон избавлялся от подозрений, возбуждая их, – элементарное упражнение по созданию ложного следа. Поскольку бдительные чиновники подозревали в Хескет-Хэйвуде контрабандиста им и в голову не приходило, что он может быть шпионом. И большинство из них, конечно же, охотно принимало от него взятки, руководствуясь принципом: не возьмешь ты – возьмет кто-нибудь другой.
На следующее же утро в «Оссерваторе Романо», официальной ватиканской газете, имеющей пятимилионный тираж и расходящейся по всему миру, появилась маленькая заметка. Заголовок ее гласил: «OGGETTO SPARITO DAI MUSEI VATICANI?» «Из ватиканского собрания похищено произведение искусства?»
Согласно этой заметке при ежегодной инвентаризации ватиканских музеев была обнаружена пропажа резных нефритовых шахмат эпохи Сун. Эти шахматы изумительной работы в начале четырнадцатого века привез из Китая Марко Поло и подарил венецианскому дожу. Известно, что когда в 1549 году папа Павел III играл с легендарным шахматистом Паоло Бои и проиграл, они пользовались именно этими шахматами. В конце концов уникальные шахматы попали к Цезарю Борджиа, и тот оставил их себе. Позднее их подарили одному из пап, происходившему из семейства Медичи, Льву, и тот их очень любил; они даже изображены на одном из его портретов.
