— Они не узнают. — Красный дракон усмехнулся, обнажив блестящие клыки размером с копыто чтавра.
Черная дракониха повернула огромную, с пучками шерсти, голову.
— Что же ты сделал?
— Я такой умный, правда!
— Дорогой мой, не стоит хвастаться! Это тебе не идет.
От жуткого звука, заглушившего шум водопада, казалось, затряслись и небо, и земля. Стаи испуганных птиц вылетели из гнезд и беспорядочно закружили над горами.
— Зачем же смеяться? — раздраженно покачала головой черная дракониха. — Что смешного?
— Когда ты мне сказала, что ничего не хочешь об этом знать, я заключил пари сам с собой. И теперь его выиграл.
— Ну хорошо, рассказывай.
— Как хочешь. — Красный дракон выглядел весьма самодовольным. — Я ввел в игру Миннума.
— Нет, ты не мог этого сделать!
— Еще как мог!
— И это ты называешь маленькой вольностью и пустяком?!
— Ну, большим Миннума не назовешь!
— Ты невыносим, знаешь?
Пододвинувшись бочком к подруге, красный дракон потерся о нее спиной.
— Ты что, сердишься? Скажи, что нет!
— Я не имею права подстраивать под себя законы!
— Я тоже не имею. Но нужно было что-то делать! Видишь, что наделал Хоролаггия, как он использовал Маласокку!
— Да, даже с его стороны было низко убить Церрна и занять его место.
— А Пэфорос! Он же открыто издевался над нами, пренебрегая нашими законами!
— Миннум опасен потому, что совершенно непредсказуем!
— Да, но он единственный остался в живых.
— Выжив, он пожертвовал всеми остальными.
— Ты слишком сурова!
— Теперь он станет им врать!
— Конечно, станет! Миина сама это видела! И от этого он не станет менее надежным!
— Да, но есть и другие. Интриги Миннума точно разбудят их от вековой спячки.
— Ты же слышал, что сказал Миннум. Они уже проснулись.
— Если они проснулись…
— Ты что, не веришь в Дар Сала-ат?
— Она слишком молода и неопытна.
— Да, о тебе, видит Миина, такого не скажешь. Поверь в нее, как это сделал я.
Черная дракониха покачала угловатой головой.
— На ее пути столько препятствий.
— Значит, как и сказано в Святом Пророчестве, ей будет нелегко. Значит, ей придется завоевать твое доверие.
Глаза черной драконихи погрустнели. Прекрасные и выразительные, они по цвету и яркости напоминали лунные камни.
— Есть кое-что еще. Ты не подумал, что предупредительный удар Хоролаггии мог иметь и другой, еще более зловещий мотив?
Красный дракон от злости топнул, обнажив хрустальные когти.
— Более зловещий мотив, чем попытка превратиться в госпожу Джийан? Что же это может быть?
— Возможно, он рассчитывал именно на такой ответ. Архидемон хочет преждевременно втянуть нас в игру, как это случилось с нашей сестрой, которую захватили в плен.
— Ах да, я совсем забыл, — криво усмехнулся красный дракон, полыхнув пламенем. — Всему свое время.
— Именно. Это ведь не как в старые времена, дорогой.
— Но мы бессмертны и должны стараться, чтобы все было именно как в старые времена.
Черная дракониха вздохнула.
— Совершенно верно. Правда, нам следует внимательно относиться к врагам и помнить о своем месте на Аса'аре.
— Великом Колесе Судьбы.
Книга вторая
ВРАТА ТЕРПЕНИЯ
Из всех недостатков, которыми может обладать колдунья, возможно, самым большим и опасным является нетерпеливость. Власть дает возможность действовать, а вместе с этой возможностью приходит и непреодолимое желание действовать даже тогда, когда самым разумным является выжидание и бездействие. Предупреждаю вас, о прилежные ученики Осору! Учитесь терпению и выдержке, чтобы не пришлось страдать от собственной опрометчивости до конца своих дней.
«Величайший Источник», Пять Священных Книг Миины
10
ЯЙЦО
Лиммнал затаился в тени, поджидая жертву. Окружающий мир отражался в его трех бледно-голубых глазах. Вокруг расстилалась степь — голые вытертые впадины, утлые островки деревьев, берега бледного лишайника, омываемые океаном лаванды, бесконечным, шумящим при любой погоде. Невероятное ощущение времени, вечности и бесконечного одиночества, которое неумолимо возникало от такой суровой красоты. При виде бескрайних просторов у чужаков захватывало дух и кружило голову, а когда красноватая пыль оседала на коже, они понимали, что красоты степи им не забыть никогда.
Ночь была безлунной и довольно прохладной. Бескрайнее гладкое море травы будто совсем не имело веса, как воздух, отчего зазубренные белоснежные вершины Дьенн Марра казались еще выше и массивнее. Темнота уплотняла и без того густую, высотой до пояса траву, превращая ее в отдельно существующий мир. И в этом мире лиммнал почувствовал что-то живое, тепло какого-то тела, так же как и он, затаившегося в траве, беспокойное дыхание и учащенный пульс кого-то напряженно выжидающего, готового к резкому прыжку.
Лиммнал, прятавшийся в зарослях у лагеря Гази Кан, был специально обучен вынюхивать в траве разную мелочь. Ноздри его расширились, задрожали, а три глаза стали напряженно всматриваться в траву в поисках нарушителя порядка. Суслик высунулся из норки, но, несмотря на голод, лиммнал проигнорировал грызуна. Испуганный тихим свистом летучей мыши суслик исчез, а над высокой травой промчалась целая стая летучих мышей, направляясь к месту ужина. А потом стало совсем тихо. По небу неслись облака, они были чуть темнее обычного, но лиммнал заметил даже это.
Запах лишь на долю секунды опередил движение, ведь лиммнал знал — в напряженных ситуациях двуногие нарушители источают определенный аромат. Так что, когда нарушитель двинулся в сторону лагеря, тело лиммнала было уже в прыжке.
Почти бесшумно лиммнал вонзил три ряда зубов в плечо нарушителя, а потом навалился на него всем телом, сбивая с ног. Ловко увернувшись от кинжала, лиммнал снова вцепился в руку нарушителя, вырывая плечо из сустава. Незваный гость потерял сознание, а успокоившийся лиммнал потащил его тело к кострам, разведенным вокруг дерева.
Возле высокого, гордо вздымающегося из красноватой почвы ствола сидели и стояли шестнадцать коррушей Гази Кан. Костер трещал, брызгая искрами, а рядом на углях был укреплен закопченный котелок. С противоположной стороны у самого дерева лежала женщина. Стоящий рядом мужчина бережно поглаживал ее огромный живот, вполголоса бормоча Бер-Бнадем, родовую молитву. Другая женщина, аккуратно раздвинув ноги беременной, встала на колени и стала говорить что-то очень тихо и медленно, будто обращаясь к ребенку.
