Риана почувствовала, как судорога сводит ее горло. Тот, кого она видела, никак не должен был здесь оказаться. От изумления девушка будто приросла к месту. Зрелище было и правда потрясающее — сверкая в звездном свете, перед Рианой стоял облаченный в доспехи гэргон. Шлем его был высоким и угловатым, закрывающим уши и опускающимся на глаза. Сзади его украшали металлические зубцы. Экзоматрица была включена, так что впечатление техномаг производил внушительное. Хотя и неудивительно, ведь это был его боевой костюм.
— Кажется, нам давно пора познакомиться, Риана, — проговорил гэргон, подходя к ней. — Меня зовут Нит Сэттт.
Он протянул ладонь, на которой лежало что-то странно знакомое, и сердце Рианы едва не остановилось. «Нет, пресвятая Миина, нет!» — подумала она.
— Пожалуйста, скажи, — мягко, с присвистом, произнес техномаг, подходя ближе, — откуда у тебя это?
Крошечный предмет у него на ладони начал увеличиваться, и вот гэргон поднял его вверх и продемонстрировал Риане. Это было нейронное пальто Нита Сахора.
* * *
С портрета спокойным взглядом королевы на них смотрела Теттси. Казалось, все ее взгляды и убеждения, все, что составляло ее внутреннюю сущность, было отражено в этом портрете, над которым Маретэн работала несколько недель.
— Вылитая Теттси, — сказал Сорннн, — она мечтала о портрете, но так его и не увидела.
— А я не могу поверить, что она его не увидит, — отозвалась Маретэн.
Фраза звучала тривиально и даже немного эгоистично после смерти Теттси, однако это было не так. Маретэн лишь пыталась хоть немного приблизиться к разгадке тайны смерти и примириться с ней. С таким отношением молодая женщина могла жить дальше и спать по ночам. Правда, в последнее время спала она очень беспокойно, и сны ей снились такие, что и вспоминать не хотелось.
Они стояли в ее закрытой для посетителей мастерской, а место, где умерла Теттси, в знак траура было задрапировано расшитой тканью цвета индиго. Согласно обычаям, так все должно было оставаться целый месяц, а после ткань следовало убрать в терциевый контейнер.
Пока Маретэн занималась похоронами бабушки, Сорннн как прим-агент заседал в Цветочном зале — мрачном, похожем на пещеру помещении, бывшем кундалианском складе, который в'орнны переделали на свой лад. Он должен был вынести решение по затянувшейся тяжбе о праве на владение шахтами возле Борободурского леса, которая досталась ему в наследство от бывшего прим-агента, Веннна Стогггула. Именно этот случай, сложный и состоящий из множества мелких деталей, укрепил Сорннна в желании поскорее вернуться в бескрайние степи коррушей.
— Она была моим компасом, воспитательницей и наставницей, — причитала Маретэн. — Как же я буду без нее жить?
Сорннн притянул возлюбленную к себе и обнял. Другого способа помочь ей он не знал. Боль Маретэн была и его болью, и он старался утешить ее как мог.
— Живи так, как учила она, — проговорил Сорннн. — Пора тебе стать своим собственным компасом, воспитательницей и наставницей.
— Ты так думаешь?
Он заставил Маретэн снова посмотреть на портрет.
— Взгляни на нее, Маретэн. Да, это твоя бабушка. Но еще это и твое произведение, работа твоих рук. Лично я вижу здесь силу, гордость, злость, упрямство. А также доброту и любовь, которые исходят от тебя.
Маретэн плакала, смеялась и шептала что-то непонятное Сорннну. Он и не должен бы понимать — ведь это шел разговор между Маретэн и Теттси, бабушкой и внучкой, очень похожими и так много друг для друга значившими.
Теттси, и после смерти решившая поступить по-своему, надиктовала завещание на инфодесятиугольник и заранее отдала его Маретэн. Включив прибор, они услышали, что Теттси желала, чтобы ее прах рассеяли над прудами, в которых они с Маретэн купались жаркими летними днями. Свой дом и его содержимое она желала продать, а выручку передать баскиру по имени Доббро Маннкс, которому предстояло распоряжаться деньгами по доверенности. Лишь два предмета были описаны отдельно — ожерелье из красного нефрита бабушка завещала Маретэн, а Петтре Ауррр, матери Сорннна СаТррэна, — простое верадиумовое ожерелье с маленьким, но почти совершенным ньеобитом. Это было любимое ожерелье Теттси, при жизни он носила его, не снимая. В завещании бабушка просила Маретэн лично доставить ожерелье Петтре Ауррр.
— Сорннн, если я попрошу тебя отнести это ожерелье, ты сходишь?
— Ты с таким же успехом можешь отнести его сама. И ведь именно этого хотела твоя бабушка.
Маретэн протянула Сорннну плоский футлярчик.
— Мне кажется, Теттси бы больше понравилось, если бы это сделал ты.
Вскоре Сорннн с футляром в руках направился к матери.
Петтре Ауррр жила в восточном квартале в просторной и изящной кундалианской кондитерской, которой владела. К дому примыкал зимний сад, где росли карликовые клеметты и аккуратно подстриженные хвойные деревья, колыхавшиеся под порывами холодного осеннего ветра. Солнце уже садилось, последние его лучи окрасили облака в оранжевый и пунцовый цвета, а в самой вышине небо было цвета блестящего кобальта.
Мать Соррна была красивой, высокой тускугггун, сохранившей прекрасную фигуру. Ее одежда цвета высушенной крови кора прекрасно подходила к светлым глазам. У нее были тонкие пальцы скульптора, а лицо казалось прекрасным, зрелым и свидетельствовало о большом жизненном опыте.
Увидев на пороге сына, она сильно удивилась.
— Можно войти?
— Да, да, конечно!
Несколько ничего не значащих слов — и между матерью и сыном возникла былая напряженность. Жилую часть дома Петтре обставила с большой выдумкой, позволившей весьма эффектно перемешать различные стили и направления. Строгая, с четкими очертаниями в'орнновская мебель была покрыта яркими пушистыми кундалианскими пледами. К большому удивлению Сорннна, сочетание порядка и хаоса оказалось весьма удачным. Он внимательно осматривал обстановку — мебель, ковры, ящики стола, буфеты, полки, заполненные как антиквариатом, так и дешевыми сувенирами, — абсолютно ничего из того, что Сорннн видел, не ассоциировалось ни с детством, ни с семьей. А ведь это был дом его матери!
Он протянул плоский футлярчик.
— Я хотел…
— Хочешь чего-нибудь выпить? — спросила она в тот же момент.
Настала неловкая тишина, и Сорннн разозлился. Мать смотрела ему прямо в глаза, не собираясь переходить к делу, по которому он пришел.
— Извини, — внезапно проговорила она, — недавно умерла моя близкая подруга.
— Знаю, я… — Сорннн откашлялся, в горле внезапно стало суше, чем в Большом Воорге, — я знаком с ее внучкой. — Пустые, ничего не значащие слова казались хуже и опаснее явной лжи. Он похлопал по футляру. — Вот, это от твоей подруги.
Сильно смутившись, Петтре взяла футляр и медленно, будто с благоговением, открыла.
— Ах! — только и воскликнула она, по щекам заструились слезы.
