Что касается Цзон, не могу сказать ничего определенного. Вероятно, сама она об этом знает, а может быть, и нет. Возможно, однажды она расскажет вам о своем прошлом, но это касается только вас двоих. Для меня ее происхождение не имеет значения, потому что ее родина здесь. Здесь она выросла...
Если увидеть породу, из которой извлечен драгоценный камень, это, безусловно, поможет лучше понять свойства самого камня. — Со Пэн недовольно покачал головой. — Попробую найти более удачный пример. Представьте себе, что кто-то встречает необыкновенно красивую женщину, но постепенно ее поведение начинает казаться ему немного странным, необычным — словом, необъяснимым. Пусть теперь этот человек узнает, что она была средней из трех сестер. Возможно, он начнет понимать тайну необычного поведения красавицы. Чем больше он узнает о ее прошлом, тем менее странными покажутся ее поступки, и, наконец, он найдет ответы на все свои вопросы. — Со Пэн потянул носом воздух. — Дождь скоро кончится. Пора спускаться в дом.
* * *
Они сидели втроем — полковник, Цзон и Со Пэн — вокруг красного лакированного столика в комнате с ширмами, а Цзя Шэн подавала им одно блюдо за другим. Полковнику давно не доводилось видеть так много еды и пробовать таких изысканных кушаний. Сначала ели дим сум — небольшие рисовые клецки с самой разной начинкой. Затем был подан рыбный суп, горячий и пряный. Третья перемена состояла из шести сортов риса — от простого отваренного белого до жареного, смешанного с рублеными моллюсками и яичным желтком. За рисом последовал холодный салат, приправленный; хреном и огурцами. После этого были поданы главные блюда: золотисто-коричневые цыплята с хрустящей корочкой, натертые крупной солью и травами; жареные креветки и лангусты; расколотые крабы, только что ошпаренные кипятком, с блестящими красными панцирями. На десерт Цзя Шэн принесла большие ломти дыни; сок ручейками стекал на глиняные тарелки.
Наконец, трапеза была окончена. Со Пэн отодвинул от себя тарелку с аккуратно сложенной кожурой, вздохнул и положил руку на живот.
— Расскажите о себе, полковник.
Полковник рассказал ему о своем отце и о матери, умершей от дифтерита, когда ему было всего два года; о своей мачехе, которую он презирал, хотя сам не мог объяснить почему. Он рассказал Со Пэну о своих детских ощущениях — ощущениях единственного ребенка в семье, которые показались старику захватывающими и странными одновременно. О своем детстве в английской деревушке, о дороге в школу, в конечном счете приведшей его в Лондон. О своем интересе к Дальнему Востоку, о своей учебе и военной службе.
— И теперь, — сказал Со Пэн, — в вашей жизни открывается новая страница. Вы станете политиком; более того, вам предстоит делать историю. Прекрасно. Прекрасно. Скоро мне тоже придется на время оставить Сингапур — я нужен в другом месте, меня там ждут. Значит, у нас сегодня прощальный обед.
Он умолк, словно чего-то ожидая. Долгие минуты молчания прерывались только последними ленивыми каплями дождя, падавшими с густой листвы.
Наконец появилась Цзя Шэн с каким-то предметом в руках. Она приблизилась и передала предмет Со Пэну. На этот раз Цзя Шэн не ушла, а осталась стоять возле столика.
Полковник увидел довольно большую медную шкатулку, покрытую эмалью и лаком. На ее крышке был искусно изображен огненный чешуйчатый дракон, обвивший могучего тигра.
Не выпуская шкатулку из рук, Со Пэн сказал:
— Я должен извиниться перед тобой, моя любимая Цзон, что меня не было в Сингапуре в день твоей свадьбы с полковником Линнером. Я много месяцев думал о том, какой выбрать подарок — ты ведь знаешь, что все в этом доме принадлежит тебе, как и остальным моим детям. — Он бережно опустил шкатулку на стол. — Но ты, Цзон, значишь для меня больше, чем остальные, потому что трудная дорога, которую ты выбрала, делает твою любовь еще ярче и чище. Никто из моих детей — никто, кроме тебя — никогда и ни в чем не нуждался.
Все это, конечно, тебе известно. Но сейчас я хочу сказать, что только в тебе вижу часть своей души. Это глубоко взволновало меня, потому что случилось само собой, без всяких усилий с моей стороны. Ты сама этого хотела, и ты этого добилась.
Теперь, во время нашего последнего прощания — боюсь, что мы больше никогда не увидим друг друга, — я отдаю шкатулку тебе, твоему полковнику, твоим будущим детям. И делаю это с радостью и любовью. Это подарок от меня, от Цзя Шэн, от наших семей. В целом мире существует только одна такая шкатулка, равно как и ее содержимое. Это твое наследство, которым ты вольна распорядиться как сочтешь нужным.
Со Пэн протянул свои старые руки с длинными пальцами, обтянутыми пергаментной кожей, и стал медленно двигать шкатулку по столу, пока она не оказалась на другой половине. Руки Со Пэна бессильно отпустили шкатулку и возвратились к нему на колени.
Полковник взял дрожащую руку Цзон и заглянул в глаза старику. Хотел что-то сказать, но язык онемел, и он молча смотрел на Со Пэна, совсем не зная его, но понимая, что тот играет загадочную и важную роль в его жизни.
Полковник и Цзон полюбили свой дом и участок в пригороде Токио. Макартур вполне разумно предложил новому советнику подыскать себе подходящее жилье в центре города. Однако полковнику никак не удавалось найти того, что могло бы удовлетворить его и Цзон.
Поэтому они отправились в пригород и почти сразу же натолкнулись на этот дом, который чудом уцелел среди руин, заполнивших Токио и его окрестности.
Дом стоял на восточном краю огромного леса, в глубине которого, среди сосен и криптомерий, словно диковинный цветок, возвышался синтоистский храм; изящество его архитектуры, атмосфера покоя и полного подчинения природе говорили полковнику о благородстве японской души больше, чем самые красноречивые ораторы. Каждый раз при виде храма он вспоминал о Со Пэне.
Никто не знал, кому когда-то принадлежал этот дом, даже Атаки, иссохший старый садовник. Он говорил полковнику, что дом был заброшен уже много лет, время стерло из памяти старика имена прежних владельцев; тем не менее, он каждый день приходил сюда и ухаживал за участком. Полковник подозревал, что старик просто не хотел говорить. Как бы там ни было, теперь здесь обосновались полковник и Цзон.
Парадный сад перед домом поражал замысловатым цветением крохотных деревцев бонсаи и неглубоким каменным бассейном, в котором плавали синеглазые золотые рыбки с тонкими, как паутинка, плавниками; чтобы укрыть их на зиму, полковник предусмотрительно принес большой аквариум и установил его на кухне.
Позади дома был еще один, совсем другой сад — выложенный галькой прямоугольник, на котором его создатель расположил четыре больших камня; полковнику они казались островами, выступающими из глубины спящего моря. Николас, же думал иначе: научившись говорить, он уверенно заявил, к восторгу полковника и Цзон, что это — горные пики, возвышающиеся над грядой облаков. В любом случае, буддийский сад оставался крохотным островком покоя и вечности в искалеченной полумертвой стране, которая мучительно пробивалась к новой жизни.
