Терри машинально встал и отошел к стене. Его холодные пальцы сомкнулись на лакированной коже ножен; он осторожно снял меч со стены; шуршание обнажаемого клинка показалось ему самым громким звуком в мире. Даже громче, чем треск двери, подавшейся под мощным ударом ноги.
В проеме показалась черная фигура; в левой руке зажат боккэн, правая пуста. Только теперь Терри признался себе в страшном подозрении и невольно содрогнулся.
— Ниндзя, — прошептал он, не узнавая в этих сдавленных звуках своего голоса. — Придя сюда, ты выбрал смерть.
Терри вскочил на кровать и яростно взмахнул своим катана. Он немедленно понял бессмысленность этого хода, потому что у него не было твердой опоры и, следовательно, он не смог вложить в удар достаточно силы.
Без всякого видимого усилия ниндзя уклонился от удара, даже не подняв боккэн, как бы говоря: нет нужды скрещивать мечи, ты этого не стоишь.
Ниндзя скользнул в глубину темной гостиной, и Терри ничего не оставалось, как последовать за ним. Он смутно сознавал, что этим играет на руку врагу. Терри перепрыгнул через труп Эйлин, чувствуя, как у него сжимается сердце и холодеет кровь. “К черту! — мелькнула безрассудная мысль, — Я убью его!” Охваченный горем и бешеной яростью, он забыл все то, чему так долго и старательно учился.
В полумраке гостиной, где звучала ласкающая музыка Манчини, Терри заметил смутный контур деревянного меча и сразу же бросился на него. Но ниндзя уже был в движении, и Терри поднял свой меч, готовясь к блоку. Он совершенно не ожидал сокрушительного удара в открытую грудь и был отброшен назад, словно взрывной водной. Терри зашатался; его ребра и грудная клетка запылали огнем. Ниндзя готовился к атаке, и Терри инстинктивно поднял меч, хотя не знал, с какой стороны последует новый удар; все плыло у него перед глазами. И снова Терри отшвырнуло назад, и он упал на одно колено. Катанав его правой руке стал невыносимо тяжелым; его легкие судорожно сокращались, и он уже с трудом понимал, что происходит.
Третий удар настиг Терри, когда он пытался подняться на ноги. На этот раз он отчетливо услышал громкий треск и почувствовал, что его левый бок стал влажным. “Ребра”, — подумал он тупо. Все происходило как во сне: этого просто не могло быть в действительности.
Следующий удар отбросил Терри от стены, и катанапокатился в темноте. Он видел, как из его разорванного тела торчат переломанные ребра; из раны сочилась черная кровь.
Это был классический удар, о котором писал Мусаси. “Начинай удар левым плечом, — учил он, — вложи в него всю решимость духа, и враг умрет”. “Ниндзя хорошо усвоил этот удар”, — почти безразлично подумал Терри. Теперь, когда в соседней комнате лежала мертвая Эйлин, его мало заботила собственная жизнь. Но убить чудовище — да, это еще имело значение для Терри.
Он начал медленно двигаться вдоль стены, но тело отказывалось слушаться. Он раскачивался, не сводя глаз с врага, защищаясь от удара скрещенными руками.
Бесполезно. Терри снова отлетел назад; его грудная клетка трещала под градом ударов. Собственные кости, как шрапнель, разрывали его тело. Он еще раз заглянул в каменные глаза и подумал, что Мусаси был прав. В ушах звенела нежная музыка Манчини, напоминая об Эйлин.
Когда Терри позвал ее ломким, как рисовая бумага, голосом, кровь хлынула у него изо рта. “Эйлин, — шептал он. — Я люблю тебя”. Его голова беспомощно повисла, и веки сомкнулись.
Ниндзя неподвижно стоял в темноте и бесстрастно смотрел на убитого. Долгие мгновения он напряженно вслушивался и, удовлетворившись наконец, молча вышел из комнаты. Он достал из-под дивана свою спортивную сумку, расстегнул замок и бережно уложил боккэнрядом с его собратом. Одним движением ниндзя закрыл сумку, вскинул ее на плечо, и не оборачиваясь вышел из квартиры.
Там все еще звучала музыка Манчини; медленная печально-сладкая мелодия рассказывала о потерянной любви. Из разбитых губ Терри вытекло еще немного крови и раздался глухой стон. Подняв голову, он пополз к спальне, ничего не видя вокруг и не понимая, зачем он это делает.
Судорожно преодолевая дюйм за дюймом, Терри, наконец, упал рядом с Эйлин, задыхаясь и истекая кровью.
Он увидел перед собой шнур, с трудом дотянулся до него и дернул. Телефонный аппарат упал на его левое плечо, но Терри не почувствовал боли. Дрожащим пальцем он медленно набрал семизначный номер. Гудки доносились до него как колокольный звон далекого храма.
Вдруг Терри почувствовал, что Эйлин отдаляется от него, и он понял, что нужен ей сейчас. Трубка выскользнула из его влажных пальцев.
— Алло? — в брошенной трубке послышался голос Винсента. — Алло? Алло!
Но его уже никто не мог услышать. Терри лежал, уткнувшись лицом в черные волосы Эйлин. Невидящие глаза стекленели, а изо рта вытекала струйка крови, прямо в губы Эйлин. Музыка в гостиной смолкла.
II
Пригород Токио. Весна 1959-го-весна 1960-го.
— Послушай, Николас, — сказал однажды полковник. Был темный и ненастный вечер; грозовые облака скрыли вершину горы Фудзи; время от времени небо прорезали молнии, вслед за которыми доносились далекие раскаты грома.
Они находились в кабинете полковника, и он держал в руках лакированную шкатулку. На ее крышке были изображены переплетенные между собой дракон и тигр. Николас знал, что это был прощальный подарок Со Пэна его родителям.
— Думаю, пришло время показать это тебе. — Полковник расстегнул кисет и опустил в него трубку вместе с указательным пальцем. Чиркнув спичкой о край письменного стола, он раскурил трубку и с удовольствием затянулся. Потом бережно провел пальцем по рисунку на шкатулке. — Николас, тебе известно символическое значение дракона и тигра в японской мифологии? Николас покачал головой.
Полковник выпустил облачко голубого ароматного дыма и зажал трубку в уголке рта.
— Тигр — это повелитель земли, а дракон — воздуха. Мне это всегда казалось забавным. Согласно верованиям майя, воздухом тоже повелевает летучий змей, Кукулькан. Тебе не кажется любопытным, что такие далекие культуры перекликаются?
— Но почему Со Пэн дал вам японскую шкатулку? — спросил Николас. — Он ведь был китаец?
— М-м, хороший вопрос — Полковник попыхивал трубкой. — Только боюсь, я не смогу на него ответить. Да, Со Пэн был китаец, но только наполовину. Он сказал мне, что его мать — японка.
— Это еще не объяснение. — Николас указал на шкатулку. — Конечно, он знал, что вы собираетесь в Японию. Но это старинная шкатулка, и ее не просто было отыскать, особенно в то время.
— Да, — согласился полковник, — наверняка эта шкатулка досталась ему от матери. Но почему Со Пэн подарил нам именно эту шкатулку? Это не могло быть просто капризом, не такой он был человек. Нет, это не случайность.
Полковник встал и подошел к забрызганному дождем окну. Зимние холода еще не отступили, и на запотевшем стекле проступали причудливые узоры.
