Его палец указал на какую-то маленькую точку в проливе.
— Что это такое? — спросил Проторов, хотя и сам прекрасно это знал.
Ему не хотелось отнимать у Русилова лавры победителя. Это было бы несправедливо.
— Тепловое излучение, — сказал Русилов. Проторов на миг поднял глаза на лейтенанта. Надо было отдать должное этому молодому человеку. В его голосе не слышалось никакого торжества, хотя он, безусловно, должен был ликовать. — Очень сильное.
— Действующий вулкан, — предположил Проторов. Это было самое правдоподобное из всех объяснений.
— Источник слишком мал. Кроме того, как известно, северный разлом земной коры находится здесь! — Его палец пополз к югу-востоку.
— Понимаю. — Проторов снова сел.
— Так что же это тогда?
— “Тэндзи”.
“О да, — подумал Проторов. — Именно так”. Ибо им было известно из надежных источников, что “Тэндзи” — своего рода грандиозный промышленный или разведывательный проект. Сведения, добытые Проторовым и его подразделением до сих пор, были весьма противоречивы. Но теперь у Проторова возникло ощущение, что объект здесь. Он опустил глаза на распечатку, и что-то привлекло его внимание. Быстро произведя в уме какие-то вычисления, он немного подумал и сказал:
— Лейтенант, это ведь сильное тепловое излучение. Где, по-вашему, находится источник?
— Трудно сказать, сэр! — Русилов склонился над бумагами. — Как вам известно, снимки делаются с большой высоты. И разумеется, нашим техникам пришлось складывать целое из кусочков.
— И тем не менее, — настаивал Проторов, — попробуйте угадать.
Русилов не торопился. Он достал лупу часовщика, сквозь которую обычно рассматривал распечатки. Внимательно всмотрелся. Наконец он встал, расслабил мышцы лица, и лупа упала в подставленную ладонь.
— Ну, если нужно мое мнение, сэр, я сказал бы, что излучение частично идет с японской территории.
У Проторова забилось сердце.
— А частично еще откуда?
— Мне кажется, что с суверенной российской территории.
* * *
Аликс Логан принимала душ. Кроукер сидел в мягком кресле в большой, изысканно обставленной комнате. Он потягивал бурбон с водой, принесенный горничной. Кроукер устало откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза. Он все еще ощущал легкое головокружение, поскольку восемнадцать часов безвылазно просидел в машине. Он бы предпочел добраться из Ки-Уэста самолетом, но это было равноценно самоубийству — все равно что прицепить на спину бумажку с надписью:
“Требуется “хвост”. Нет, что ни говори, а машина — самый лучший для него транспорт. Они, по крайней мере, могли ехать, куда угодно и когда угодно.
До него доносился глухой шум воды. Он думал о том, каково это — сидеть рядом с Аликс Логан, неотлучно и так долго. Ее волосы, покрытые солнечными зайчиками, снова и снова падали ему на плечо. А эти пронзительные зеленые глаза, это гибкое упругое тело фотомодели, эта загорелая кожа, гладкая, как крем...
Это навело его на мысли об Анджеле Дидион, тоже фотомодели и лучшей подруге Аликс Логан. Но вся слава Анджелы Дидион, все бесчисленные сплетни о ней утратили значение в тот миг, когда Кроукер вошел в ее квартиру и обнаружил Анджелу распростертой на кровати в чем мать родила, если не считать тоненькой золотой цепочки на поясе.
Она тогда не была ни королевой красоты, ни превосходно сложенной жрицей любви, эдаким предметом фантазий любого мужчины. Безжалостно лишенная жизни, она превратилась в обыкновенную девчонку, жалкую и уязвимую. И тогда она тронула Кроукера куда сильнее, чем при жизни.
Он хорошо помнил это мгновение. Больше всего на свете он жаждал взмахнуть какой-нибудь волшебной палочкой и воскресить ее. Нет-нет, не для себя. Только ради нее самой. Смерть превратила ее в обыкновенное смертное существо, и в этом качестве она была гораздо значимее, чем в ипостаси девицы с обложек “Вог” и “Космополитэн”, где она представала как нечто двухмерное и ненастоящее.
В определенном смысле это было мелочью, вряд ли способной заставить его пуститься в долгие мучительные поиски. Эдакий пустячок, чреватый смертью для него самого. Но стоило взглянуть на это по-другому, и оказывалось, что это единственный по-настоящему благородный поступок, который он мог бы совершить. А Лью Кроукер научился у своего лучшего друга, Николаса Линнера, ценить свою честь.
Аликс открыла дверь ванной, наполненной паром, и вышла. Она куталась в махровое полотенце; еще одно, поменьше, охватывало ее волосы как тюрбан. Кроукер резко разомкнул веки, но какое-то мгновение видел перед собой не Аликс, а Анджелу Дидион. Он поймал себя на том, что вновь полон желания спасти жизнь Аликс Логан, что, разумеется, было бы невозможно, пронюхай Голубой монстр о том, что они поблизости.
— Твоя очередь, — сказала она, устремляя на него свой прямой, повергающий в смущение взгляд, проникающий, казалось, в самые глубины души. — А то ты похож на разгоряченную старуху с косой.
Кроукер хмыкнул и осушил свой бокал.
— Потеха. Но чувствую я себя даже хуже, чем она.
Она присела на одну из кроватей, сложив руки на коленях.
— А почему ты делаешь это? Я как раз хотела это выяснить. Они же убьют тебя, если поймают. Ты ведь и сам это знаешь, не так ли?
— Это из-за Анджелы.
— Но ты ведь даже не знал ее, — сказала Аликс. — Ты был влюблен в это личико так же, как и все остальные?
— Ты совсем этого не понимаешь, — сказал он, ерзая в кресле.
— Так я никогда и не пойму, — ответила она с хитринкой, — пока ты не объяснишь.
— Она погибла по моей вине! — Он поболтал пустой бокал, глядя невидящим взором на кружащиеся кубики льда. — Кто-то втянул ее в это дело. И я хочу выяснить, кто именно. Потому что она была таким же человеком, как и любой другой. Уж такую малость она заслужила.
Аликс хмыкнула.
— Ну, мне-то уж лучше знать, чего она заслужила! — Она на мгновение умолкла, словно собираясь с силами. — Она была сукой, Лью. Она была злобной, мстительной, безумно завистливой и насквозь продажной.
Кроукер поднял на нее глаза.
— Все это не имеет никакого значения. Для меня она была не лучше и не хуже, чем любой другой человек.
Аликс подлила себе “Старого дедушки”.
— Тебе вообще не следовало тратить на нее столько времени, — сказала она, выпив. — Хватило бы и пары дней.
Кроукер забрал у нее рюмку и допил то, что оставалось на донышке.
— Ты что, была в нее влюблена?
— Не твое дело, черт побери! — повысила она голос. Ее сжатые кулаки побелели, губы превратились в тонкую противную ниточку. Потом ее лицо начало понемножку расслабляться.
