И я увидел, что между этими последними, самыми драгоценными лепестками и Юко есть некое сходство, что она обладает тем же качеством, которое делает столь своеобразной их красоту. Вне любви она не то чтобы не существовала, но в ней поселялась какая-то болезненная неизбывная печаль.
Может быть, отчасти поэтому я и любил ее все эти годы. Может быть, поэтому я вспоминаю о ней чаще, чем о других. Между прочим, однажды, по прошествии времени, я узнал, что мне, единственному, дано было вытеснить печаль из ее сердца.
— Вы говорите о ней в прошедшем времени, мой друг?
— Она умерла зимой тысяча девятьсот шестьдесят третьего года. Утонула в проливе Симоносэки.
— Ах, — воскликнул Сато. — Такая молодая! Как это печально. Но она сейчас находится с Хэйкэ. “Ками” этого клана мертвых позаботится о ней.
Он опустил глаза и стер краем рукава кимоно капли разлитого на столе сакэ.
Громадное тело Сато казалось неуклюжим и тяжелым, как тело коричневого медведя Хоккайдо.
Между ними лежала пропасть, и в то же время сейчас они были ближе, чем кто-либо на свете. Ибо их объединяла общая печаль, связывающая их словно кровных братьев тем, что было сказано, и еще больше тем, что осталось недосказанным.
Когда Сато вновь заговорил, в его голосе звучала почти отеческая нежность.
— Не кажется ли вам, Линнер-сан, что, если бы эта печаль ушла из ее сердца, вы, возможно, перестали бы ее любить. И что она сама, быть может, не смогла бы жить без нее? Может быть, это утешит вас, когда в следующий раз вы будете думать о ней.
Но Николас уже не думал об этом. Он понимал, что следующим шагом в его исповеди должно быть замечание о необычайном сходстве Акико с Юко. Он попытался найти нужные слова, но у него ничего не получилось. Его горло было как будто парализовано.
В открытой двери комнаты мелькнула тень, и Николас на мгновение увидел мощный силуэт Котэна. Проверяет, все ли в порядке с его боссом, подумал Николас. Не придушил ли я его и не вырезал ли древний китайский иероглиф на его щеке. Николас внутренне содрогнулся, возвращаясь в настоящее. Сейчас он и Сато были в мире, свободном от мести и загадочных убийств.
Напротив него Сато поднялся на ноги.
— Идемте, мой друг. — Он сделал ему знак рукой и, споткнувшись о татами, нашарил и открыл фусума в дальнем конце комнаты.
В комнату влетел ночной ветерок. Следуя за Сато, Николас очутился на белой галечной дорожке, казалось, светящейся в лунном свете. Вокруг него трепетали темные пионы, испуская сладкий томный запах, колыхались ирисы и шток-розы. Дальше виднелись хризантемы, окружавшие самшитовое дерево. Сато остановился посреди сада, его грудь поднималась и опускалась, жадно вдыхая свежий воздух. Сильный ветер унес остатки токийского смога. А дальше, за самшитовой рощей, небо было расцвечено неоном в желтые и розовые цвета.
— Жизнь хороша, Линнер-сан. — Глаза Сато влажно мерцали, отражая сложную комбинацию из холодных лунных лучей и теплого света, льющегося в открытую дверь дома, через которую они вышли в сад. — Она подобна роскошному гобелену. И мне не хотелось бы покинуть ее до срока. — Его глаза блестели пьяным блеском. — Вы волшебник, Линнер-сан. Вы вошли в наши жизни волею случая. Но никто не может уйти от кармы, правда? — Он скрестил руки на груди. — Скажите, Линнер-сан, вы знаете нашу историю?
— Мой отец, полковник, неплохо знал ее, — ответил Николас. — Он многое мне рассказывал.
— Тогда, конечно, вы помните императора Годайго, который в начале XIV века задумал сломить режим Ходзё. Скоро ему стало ясно, что для этого существует один-единственный способ — надо полностью разгромить “восточных дикарей”, как он их называл.
Однако у него не было ясного плана, да и сам он не был хорошим полководцем. Император не знал, как быть, пока однажды ночью ему не приснилось, будто он находится возле огромной раскидистой сосны, очень древней: под ней сидят три его министра, а с южной стороны разостланы циновки для главы государства.
Внезапно перед Годайго появились двое детей, которые сказали ему, что нигде на земле он не будет в безопасности. Еще они велели ему сесть на некоторое время на место, приготовленное для Правителя.
Когда император проснулся, он понял, что бодисатвы Никко и Гакко явились ему во сне и что сон был вещим. Он долго раздумывал и наконец начертал рядом два иероглифа “юг” и “дерево”, в результате чего получилось “камфарное дерево”.
Тогда он позвал священника и спросил, не знает ли он воина по имени Кусуноки — “камфарное дерево”. Священник ответил, что есть один воин Кусуноки и что живет он в провинции Кавати, на западе.
— Его звали Масасиги Кусуноки, и его родовая линия шла от Татибана-но Мороэ, — сказал Николас. — Император позвал его, он сразу пришел и стал самым верным помощником Годайго. Он командовал войсками в битве на реке Минато в 1333 году, там, где сегодня расположен Кобэ. В конце страшного семичасового сражения он покинул поле битвы и совершил сеппуку в расположенном поблизости доме крестьянина.
— Вы назовете это благородством неудачи, мой друг! — Сато сел на округлую скамью, выдолбленную из камня. — Но такие события, как это, такие мужчины, как Кусуноки, ткут гобелен нашей истории.
Сато наклонился вперед, и ветер распахнул полы его кимоно.
— Линнер-сан, мне снилось прошлой ночью камфарное дерево. Я не видел бодхисатв, но две фигуры, скрытые в тени, были. Не можете ли вы растолковать мне значение этого сна, мой друг?
— Сейчас наступили не лучшие времена, это верно, Сато-сан, — осторожно начал Николас. Сато давал ему долгожданную возможность для откровенности, но не было ли тут ловушки? Он постарался еще раз взвесить ситуацию, прежде чем продолжил: — Мы — я сознательно включаю себя, потому что благодаря объединению я и сам стал частью “кэйрэцу” и, следовательно, частично отвечаю за ее жизнь и преуспевание, — окружены снаружи и изнутри.
Сато кивнул.
— Да. Совершающий у-син и те, кто будет пытаться выведать тайну чипа.
Николас помолчал. Не совсем, конечно. Но сейчас есть серьезные бреши, которые действительно угрожают нашему объединению и стабильности “кэйрэцу”.
Заметив, что Николас не сказал вашего “кэйрэцу”, Сато спросил:
— Вы, должно быть, имеете какие-то сведения, полученные в вашем недолгом путешествии в Америку?
— Да! — Николас кивнул. — Короче говоря, Сато-сан, внутри “кэйрэцу” есть мухон-нин — шпион.
Сато затих. Его глаза сделались стальными, потеряв рассеянный алкогольный блеск.
— На кого же из конкурентов он работает?
— Ни на одного из них, — ответил Николас. — Он работает на... КГБ.
Впервые за весь вечер игра эмоций явственно отразилась на широком японском лице. Сато смертельно побледнел. Его руки задрожали так сильно, что ему пришлось сцепить пальцы, чтобы унять дрожь.
