Они миновали угольно-черную темноту соснового леса. Браво увидел вдалеке светящиеся окна монастырского флигеля. Воздух здесь пах смолой, но дуновения ветра приносили со стороны моря запахи остывающих камней, моллюсков, водорослей, колышущихся в темных глубинах лагуны.
Беглецы приближались к монастырю и вскоре услышали гул голосов.
— Францисканцы превратили остров в туристическую достопримечательность, — сказал Рюль. — Раз в неделю бывает вечерняя экскурсия. Мы сможем смешаться с толпой и сесть на паром.
Однако вскоре стало понятно, что это им не удастся. Прячась в густых тенях, они подобрались вплотную к причалу и увидели троих стражей, караулящих дорогу к парому. Без сомнения, они выдумали для местных монахов какое-нибудь убедительное объяснение, чтобы оправдать свое присутствие на берегу.
Браво и Энтони крадучись обошли причал слева. Описав полукруг, они снова вышли к самому берегу с другой стороны огромного парома. На воде покачивался моторный катер. Перебегая от тени к тени, они подобрались совсем близко к нему. Францисканский монах перетаскивал с палубы катера на берег небольшие бочонки. Туристы продолжали набиваться на паром. Раздались два резких гудка подряд — паром собирался отплывать.
К катеру подошел еще один монах, чтобы помочь донести бочонки до монастыря. Через какое-то время францисканцы со своим грузом скрылись из виду. Рюль и Браво помчались к катеру и прыгнули на палубу. Монахи быстро вернулись и забрали еще два бочонка. На борт парома поднимались последние туристы. Раздался еще один длинный гудок, заработали мощные двигатели.
Рюль занял место рулевого и включил зажигание. Браво тем временем отшвартовал катер. Монахи удалились в сторону монастыря минуту назад, и Рюль, пользуясь моментом, вывел катер на глубокую воду. Лишнего времени у них не было, монахи могли вернуться в любую секунду, однако Рюль подавил желание выжать из катера максимальную скорость; вместо этого он пристроился сзади к отплывающему парому. Массивный корпус парома закрывал их от стражей, дежурящих возле причала. Над их головами пугающе беззвучно пронеслась кряква. Катер все дальше уходил от берега, за кормой вскипала черная вода. Ветерок в последний раз донес до них с Сан-Франческо дель Дезерто аромат сосновой хвои.
Впереди сияли желтые огни судоходного канала. Они были на свободе.
Многочасовое празднование в честь рождения новых рыцарей — рыцарей Мюльманна, как Джордан называл их про себя — все еще было в разгаре. Ужин с двенадцатью переменами блюд был заказан в «Остерия дель Орсо», одном из лучших ресторанов Рима; гости выпили пять ящиков превосходного «Брунелло ди Монтальчино». Пиршество продолжалось; принесли кубинские сигары, коньяк и трюфели из горького шоколада, только сегодня доставленные из Бельгии; на каждой конфете был отпечатан миниатюрный герб Мюльманнов.
Джордан, довольный ужином, упоенный своей победой, торжествовал, приканчивая второй бокал ароматного коньяка «Хайн» 1960 года. В этот момент его плеча легко коснулся Осман Спагна. Джордан поднял глаза, увидел выражение лица Спагны и немедленно поднялся на ноги. Вдвоем они направились в комнату, где несколько часов назад Джордан подписывал контракт на продажу особняка. Спагна затворил за его спиной распашные двери. Джордан увидел четверых из самых влиятельных и обеспеченных рыцарей: владельца алмазного картеля из Нидерландов, члена английского парламента, американского финансиста, президента африкано-австралийского металлургического конгломерата.
— Джентльмены, — произнес Джордан, подойдя ближе, — итак, что у нас здесь? Небольшое совещание?
— Горячо надеемся на это, гроссмейстер.
Первым заговорил англичанин, что несколько удивило Джордана. Он полагал, что глашатаем они выберут американца. Но эти господа предпочли напористости изысканные манеры.
— Мы лишь хотели перемолвиться с вами парой слов, мессир, — безупречно вежливым, располагающим тоном проговорил англичанин. — Теоретически мы не имеем ничего против перемен, провозглашенных вами…
— Точнее, против переворота, — вставил американец, слегка наклонившись вперед.
— О, да тут чем-то попахивает, — заметил Джордан, сверля его тяжелым взглядом. — Это что, бунт?
Англичанин поспешил разрядить обстановку, накаленную опрометчивым замечанием финансиста.
— Ни в коем случае, уверяю вас. Мы все полагаем, что вы на своем месте по праву, и с радостью признаем вас гроссмейстером.
Джордан молчал, ожидая продолжения. Ждать он умел, лучше всех этих четверых вместе взятых, в этом он готов был поклясться.
Англичанин, тощий и бледнолицый, прочистив горло, произнес:
— Тем не менее мы столкнулись с фактами, в будущем чреватыми определенными неприятностями.
— Большими неприятностями, — добавил американец. Он был высок, грузен, говорил с акцентом уроженца Среднего Запада и обладал агрессивным взглядом футбольного фаната.
На этот раз никто не одернул его, отметил про себя Джордан. Следовательно, его реплики были не так уж и неожиданны. Вот оно что. Американец был их бойцовым псом.
— Так в чем же дело? — спросил Джордан.
— В вашей матери, — мягко произнес англичанин. — Ни для кого не секрет, что она всегда хотела взять контроль над рыцарями в свои руки. Мы терпели ее выходки из уважения к вам, мессир, но теперь… теперь она в Венеции с Деймоном Корнадоро, и мы хотели бы знать… Одним словом, мы не уверены, что ей было бы позволено играть такую активную роль в этом важнейшем для нас деле, не будь она вашей матерью.
Над шестерыми мужчинами повисла гнетущая тишина. Англичанин снова прочистил горло. Кто-то, возможно, голландец, нервно кашлянул.
— Это мой план, господа, — сухо сказал Джордан. — Вы ставите под сомнение его разумность?
— Ни в коем случае, — немедленно отозвался англичанин. — Однако до нас дошла некая информация о ее действиях. С нашей точки зрения, кто-то должен положить этому конец.
— Вы плохо знаете мою мать, — сказал Джордан.
— Напротив, полагаю, мы знаем о ней более чем достаточно. — Африканец выступил вперед и положил на стол пухлую папку. Джордан взял конверт в руки, надорвал плотную бумагу и вытащил стопку фотографий Камиллы и Корнадоро в объятиях друг друга.
После секундной паузы англичанин произнес:
— Опасный коктейль, гроссмейстер. Уверен, вы понимаете, почему мы обеспокоены.
Он понимал, и лучше, чем кто бы то ни было из них. Черт бы ее побрал! Плохо слушающимися руками Джордан перебирал снимки, один откровеннее другого. Старательно удерживая на лице бесстрастное выражение, он сказал:
— Я ценю вашу преданность делу, господа. Разумеется, мне известно об этой связи. Вы правы, со стороны моей матери это неосмотрительно. — Джордан лгал, но это была ложь во спасение. Эти люди не должны догадаться, что им известно о семье Джордана больше, чем ему самому.
— Вы наверняка понимаете, что слово «неосмотрительность» здесь не слишком подходит, — сказал англичанин.
