О, как сладостны мечты!
Айсбан
[41]
к субботнему обеду в доме, которым владел известный финансовый эксперт Герхард фон Садофф, всегда лично готовила его супруга Габриэла. Слугам она такое важное дело не доверяла – они всё испортят: либо селитру в раствор для рульки не добавят, либо шкварками гарнир не заправят… Приготовить das richtige deutsche Essen
[42]
может только der echte Deutsche.
[43]
Тем более, что взять с чернокожей, она даже стол не успела вовремя накрыть…
Пришлось Клаусу с папашкой удалиться в курительную, чтобы не мешаться у женщин под ногами.
Герхард фон Садофф, сроду не служивший ни в какой армии, выправкой тем не менее походил на военного, утверждая, что у истинных арийцев это в крови. Узкая щёточка седых усов, чуть выпяченная вперёд нижняя губа, ироничный взгляд человека, очертившего себе в поле мировых проблем нечто вроде магического круга, вне которого всё сущее не стоит выеденного яйца.
Закурив тонкую «гавану» – семья фон Садофф имела долю в табачном бизнесе на Кубе, – папашка открыл дверцы бара.
– Ты ещё не начал пить виски, сынок? – спросил он не поворачиваясь.
– Нет, папа, – ответил Клаус.
– Не рвёшься стать стопроцентным янки, а?
– Nie und nimmer!
[44]
Герхард фон Садофф задавал этот вопрос сыну раз, наверное, сто, и у того выработалась стандартная формула ответа – как эвфемизм приветствия. Заслышав запах разливаемого по рюмкам коньяка, Клаус приготовился к тому, что дальше старый пень вставит фитиль французам, которые если чем и обогатили человеческую цивилизацию, то изобретением коньяка и клистира, и то второе, если разобраться, они украли у немецкого врача Соломона Фриша из Штутгарта.
– Великая Германия, – говорил фон Садофф, – давно бы поставила Британию на колени, если бы не спотыкалась то и дело о фрошей…
[45]
– Vater, – сказал Клаус, – давно хотел спросить у тебя одну вещь.
– Важную? – Папахен поставил перед сыном рюмку с коньяком и принялся нарезать лимон.
– Думаю, да.
– Тогда спроси после обеда. Когда пахнет свиной ногой – я не в состоянии выслушивать важные вопросы и тем более на них отвечать.
Запах и впрямь по дому разносился что надо.
– Лучше расскажи, как дела в банке.
– В банке? – Клаус задумался. – Да никак. Что ему сделается?.. А кстати, я спросить-то хотел как раз о банках. Какой банк в нашем штате, я имею в виду из надёжных, имеет самую старую и самую безупречную репутацию? Die am meisten alte und sichere Bank, ты понимаешь?
Папашка отложил нож и лимон:
– Давно? Ты давно хотел меня об этом спросить?
– Ну… Не так чтобы очень. Три дня об этом думаю.
Старый фон Садофф схватил его за плечи и внимательно посмотрел в глаза:
– Сынок… Я сразу заметил, что сегодня ты не такой, как всегда. Мне страшно… Я боюсь ошибиться. Неужели это случилось?
– Что случилось, отец?
– Нет, ты понял! – И папашка потряс его за плечи. – Боже всемогущий, я сам ждал этого всю жизнь! И не дождался… А ты? Ты был там?..
Клаус почувствовал, как холодные мурашки побежали по его спине и рукам. Неужели папашка знает?
– Так ты – тоже? – шёпотом спросил он.
– Нет, нет. Я слышал от твоего деда Отто, но он в это не верил. И прадед Вильгельм не верил. Но все знали легенду: что раньше мужчины нашего рода… Где ты был?
– Индейцы, отец, – уклончиво сказал Клаус, а потом подумал: какого чёрта? – и решил высказать всё. – Я вмешался в стычку Билли Пенна и лорда Балтимора. В итоге старый Билли прожил, кажется, на десять лет больше. Я когда в среду пошёл в Мемориал, просто обалдел. – И Клаус, вопреки приличиям, залпом хлопнул рюмку коньяка.
Папашка вскинул руки ладонями вверх и заходил по кабинету кругами, восклицая:
– Jesus, Jesus, Jesus, Jesus, Jesus, Jesus, Jesus!
Потом опять схватил сына в объятия и жадно спросил:
– И что изменилось?
– Название, представляешь? Наш город раньше назывался Харрисвилл. Теперь тут стало больше немецкого.
– Прекрасно! – закричал папашка и закружил по комнате. – Это впервые, ты понял?! Впервые за многие десятилетия! Немецкое!
– До этого было ещё несколько раз…
– И как ты там устраивался?
– По-разному, – ответил Клаус. – Мне приходилось и одному жить, и с индейцами драться. Но сначала это было как бы не всерьёз, как в театре: drei, zwei, einen – и покойник. Выходи кланяться. И вдруг попал к белым людям, проторчал там несколько лет.
– О, чудо! – сказал папашка и опять воздел руки вверх: – Jesus, Jesus, Jesus, Jesus, Jesus!
В дверь заглянула мамаша:
– Герхард, у тебя всё в порядке?
– Да, да, Габи, не мешай. Я беседую с твоим сыном.
– Aber mein Sohn hei Klaus, und nicht Jesus!
[46]
– Ах, это теперь всё равно, – махнул он рукой, и мамаша, пожав плечами, скрылась. А папахен отпил коньяку, пожевал лимончик и продолжал:
– Странно, я думал, тебе известна наша семейная легенда. Я слышал, один из наших предков составил о ней письменный документ, но когда проклятые русские ударили нам в тыл – это при нашей войне с Наполеоном, – то весь архив сгорел… А потом… Это бывало столь редко, что большинство членов семьи даже не верили.
– Но я там был, и не единожды!
– Да, тебе повезло. А я лишь мечтал. Сколько сочинил разных ситуаций! И всё зря. Возможно, этими мечтами я испортил собственную жизнь… Кажется, ты решил разбогатеть, положив денежки под процент там?
– Es schien mir eine gute Idee,
[47]
– согласился Клаус.
– Чепуха, – твёрдо сказал старый фон Садофф. – Я по молодости лет тоже мечтал разбогатеть. Как ты теперь… Иначе с чего бы мне идти в финансисты? Меня всегда привлекала механика… Но решил, что, если попаду туда, надо суметь выгодно вложить деньги. Заработаю, а уж потом начну настоящую жизнь. И вот… Жизнь прошла прежде, чем я понял, о какой чепухе мечтал. Но теперь я знаю, зачем Господь посылает нас туда.
