Они подъезжали к Парме, где собирались как следует пообедать; Стас только успел сказать:
– Узковатый коридор оставляешь ты для религии, друг мой, – между разумом и юстицией. Она в него не вместится. Могу сказать тебе точно: вера в этом коридоре задохнётся, а суеверия выживут. Ведь каждый сам творит себе Бога по образу и подобию своему, как и Он сотворил нас.
Однажды Елисей сказал:
– Патриарх покойный, Никон, полагал, что поле Церкви и поле государя – разные. А по мне, одно это поле, и законы государственные должны руководить церковными делами. Ибо гражданская и военная служба суть самое важное в земной жизни, а Церковь обязана споспешествовать государю в этом важном…
Стас в целом согласился и заговорил о законе, волновавшем его в данный момент:
– А что ты думаешь о законе, согласно которому католичке можно выйти за православного только при условии, что дети их будут воспитываться как католики?
Елисей начал издалека:
– Святой Фома писал, что каждый человеческий закон в такой степени закон, в какой он отдалён от закона природы; если он совершенно несопоставим с законом природы, то это уже не закон, а извращение закона. А если сопоставим, то должен выполняться.
– Ну и что? – хмыкнул Стас.
– Да то, что в соответствии с законом природы в Риме растёт олива, а в России клюква. В России детей от смешанных браков положено непременно воспитывать в православии. Но то не догмат Церкви, а закон государства! И это правильно. Так же и в Риме. Но папа, хитрец премудрый, почему-то полагает, что российский закон ограничивает свободу, и требует, чтобы дети от смешанных браков и в России тоже становились католиками. По мне, если папа ищет религиозной свободы, то пусть покажет её пример в своих собственных владениях. А тебе совет: подчиняйся законам по принципу святого Фомы.
– Позволь! – удивился Стас. – Я думал, ты католик.
– Я был униатом, когда учился в польском колледже, и католиком в Риме. Сейчас возвращаюсь в православную Россию. Извини, но я опять указываю тебе тот узкий коридор между разумом и юстицией, которым ты был столь сильно недоволен. А ведь это и есть свобода. Понял?
– Понял, – ответил Стас. – Женюсь!
По приезде в Мюнхен он обнаружил письмо от местоблюстителя патриаршего престола – царь Пётр после смерти последнего патриарха не назначал новых выборов, но и не отменил пока патриаршества. В письме говорилось:
«Наша Церковь, при полном убеждении в своей истине, совершенно в то же время свободна от духа слепой исключительности, которым одержимо римское католичество… Православие и в иноверце чтит христианскую веру и христианскую мысль.
Православная Церковь не препятствует смешанным бракам между православными и католиками и не связывает совесть родителей, если они пожелают воспитать своих детей в римско-католическом законе».
…Осенью 1701 года брак Стаса и Марты освятил католический патер в храме Святого Духа в Мюнхене.
В 1705 году Мюнхен оккупировали австрийские войска императора, объявившего курфюрсту опалу. Стас, из опасения за беременную жену, оставил за хозяина дома Прошку и двинул на север, к её родителям, и уехали они, как оказалось, вовремя: добродушные трудолюбивые баварские крестьяне взяли в руки вилы и цепы и пошли молотить оккупантов. А если благородный человек не в мундире, кто из них мог бы отличить австрийца от немца? В общем, только чудом князь де Грох со своею семьёй не угодил в мясорубку знаменитого «Кровавого Рождества».
В Рыбниц-Дамгартене Марта родила сына, которого они назвали Эмануэлем, и он стал первым собственным ребёнком Стаса, при том что по внутреннему счёту Стасу было уже шестьдесят лет.
Как русский дворянин, в Германии он автоматически получил права рыцаря с разрешением именоваться по приобретаемым поместьям. Но ему этого не было надо; человек не тщеславный, он купил имение за озером Золлер-Баден только из-за увещеваний Марты, да и то не для себя. Это были три деревушки с общим названием Сады, населённые поляками; Стас оформил покупку на имя сына.
А Европа воевала за испанское наследство: высшая элита нескольких стран решала, чей отпрыск заменит на испанском троне умершего бездетного короля. Одновременно шведский король Карл гонял по всей Прибалтике Августа, саксонского курфюрста и польского короля. Преследуя его, Карл вторгся в Саксонию, задал Августу трёпку и гнал аж до его столицы, Дрездена, не позволяя русскому царю Петру помочь своему союзнику, и заставил-таки саксонца отказаться от польской короны.
Две эти большие войны могли запросто слиться в одну огромную, всеевропейскую, и Стас восхищался искусством, с которым английские и голландские дипломаты развели ситуацию.
Вскоре, опасаясь чумы, поразившей всё балтийское побережье, Стас вместе с семьёй, дождавшись попутного купеческого обоза, двинул в обратный путь. Теперь, заведя себе сына, он избегал военных стычек. Но повоевать пришлось: на пустынной дороге, где-то между Геттингеном и Касселем, на их обоз налетели разбойники. Впервые за долгие годы он вытащил шпагу и обагрил её вражеской кровью. Банду разогнали, и было бы совсем хорошо, если бы не потеря: отчаянно и безрассудно закрыв собой свою хозяйку с ребёнком, погиб лодырь и шалопут Ванька.
В сентябре 1710 года, к радости отощавшего Прошки, Стас вернулся в свою мюнхенскую резиденцию.
После Полтавской победы Стас от месяца к месяцу всё яснее понимал: проблема утверждения за Россией звания «империя» перешла в стадию реального осуществления. Высшие дипломатические должности страны получили наименование «государственный канцлер» и «вице-канцлер», как в империи. Высшему судебному органу Пётр дал имперское наименование «сенат». Во время аудиенции в Кремле английский посол Чарлз Уинтворт обращался к царю исключительно титулом Keizerlige,
[75]
что было, в общем, неудивительно, поскольку английская дипломатия понимала, что к чему.
Ещё когда Стас жил в Рыбниц-Дамгартене и Ростоке (он посещал там университет), выезжал в Бранденбург или Гамбург, люди, узнав, что он русский, устраивали пышные банкеты. Ох помнили тут кровожадных шведов, помнили и победам над ними русских искренне радовались!..
А во время очередного визита Стаса в Амстердам Шпынов показал ему копию перлюстрированного письма датского посла Юйля. Тот писал из Петербурга в Копенгаген: «Теперь, после Полтавской победы, как в России, так и за границей находятся люди, которые ищут понравиться царскому двору императорским титулом, побуждая в то же время царя добиваться ото всех коронованных особ Европы признания за ним этого титула. Высокомерие русских возросло до такой степени, что они стремятся переделать слово «царь» в «Keizer» или «Caesar».
– Этот Юйль целое исследование провёл, – злорадно сообщил Шпынов. – Доказывает, что вопреки нашему мнению слово «царь» соответствует по европейской титулатуре слову «rex», сиречь «король»…
