Таков был жестокий, но совершенно справедливый закон улицы.
Гаврик слегка ударил Петю по плечу, как странствующий
рыцарь, посвящающий своего слугу в оруженосцы.
– Теперь ты скрозь будешь со мною ходить, – добродушно
сказал он и прибавил строго: – Вынеси ранец.
– Зачем… ранец?
– Чудак человек, а ушки в чем носить?
И глаза Гаврика блеснули веселым лукавством.
По правде сказать, Пете весьма улыбалась перспектива такого
веселого рабства: ему давно уже хотелось побродяжничать с Гавриком по городу.
Но дело в том, что Пете ввиду событий самым строжайшим образом было запрещено
выходить за ворота. Теперь же совесть его могла оставаться совершенно
спокойной: он здесь ни при чем, такова воля Гаврика, которому он обязан
беспрекословно подчиняться. И рад бы не ходить, да нельзя: такие правила.
Петя сбегал домой и вынес ранец.
– Надень, – сказал Гаврик.
Петя послушно надел. Гаврик со всех сторон осмотрел
маленького гимназиста в длинной, до пят, шинели, с пустым ранцем за спиной.
По-видимому, он остался вполне доволен.
– Билет гимназический есть?
– Есть.
– Покажь!
Петя вынул билет. Гаврик его раскрыл и по складам прочел
первые слова: «Дорожа своею честью, гимназист не может не дорожить честью
своего учебного заведения…»
– Верно, – заметил он, возвращая билет. – Сховай. Может,
сгодится.
Затем Гаврик повернул Петю спиной и нагрузил ранец тяжелыми
мешочками ушек.
– Теперь мы всюду пройдем очень свободно, – сказал Гаврик,
застегивая ранец, и с удовольствием хлопнул по его телячьей крышке.
Петя не вполне понял значение этих слов, но, подчиняясь
общему уличному закону – поменьше спрашивать и побольше знать, – промолчал.
Мальчики осторожно вышли со двора.
Так начались их совместные странствия по городу, охваченному
беспорядками.
С каждым днем ходить по улицам становилось все более опасно.
Однако Гаврик не прекращал своей таинственно увлекательной жизни странствующего
чемпиона. Наоборот. Чем в городе было беспокойнее и страшнее, тем упрямее лез
Гаврик в самые глухие, опасные места. Иногда Пете даже начинало казаться, что
между Гавриком и беспорядками существует какая-то необъяснимая связь.
С утра до вечера мальчики шлялись по каким-то черным дворам,
где у Гаврика были с тамошними мальчиками различные дела по части купли,
продажи и мены ушек. В одних дворах он получал долги. В других играл. В третьих
– вел загадочные расчеты со взрослыми, которые, к крайнему Петиному изумлению,
по-видимому, так же усердно занимались ушками, как и дети.
Таща на спине тяжелый ранец, Петя покорно следовал за
Гавриком повсюду. И опять в присутствии Гаврика город волшебно оборачивался
перед изумленными глазами Пети проходными дворами, подвалами, щелями в заборах,
сараями, дровяными складами, стеклянными галереями, открывая все свои тайны.
Петя видел ужасающую и вместе с тем живописную нищету
одесских трущоб, о существовании которых до этого времени не имел ни малейшего
представления.
Прячась в подворотнях от выстрелов и обходя опрокинутые
поперек мостовой конки, мальчики колесили по городу, посещая самые отдаленные
его окраины.
Благодаря Петиной гимназической форме им без труда удавалось
проникать в районы, оцепленные войсками и полицией. Гаврик научил Петю
подходить к начальнику заставы и жалобным голосом говорить:
– Господин офицер, разрешите нам перейти на ту сторону, мы с
товарищем живем вон в том большом сером доме, мама, наверное, сильно
беспокоится, что нас так долго нет.
Вид у мальчика в форменной шинели, с телячьим ранцем за
плечами был такой простодушный и приличный, что обыкновенно офицер, не имевший
права никого пропускать в подозрительный район, делал исключение для двух
испуганных детишек.
– Валяйте, только поосторожней! Держитесь возле стен. И чтоб
я вас больше не видел! Брысь!
Таким образом мальчики всегда могли попасть в любую часть
города, совершенно недоступную для других.
Несколько раз они были на Малой Арнаутской, в старом
греческом доме с внутренним двором. Там был фонтан в виде пирамиды губчатых
морских камней, с зеленой железной цаплей наверху. Из клюва птицы в былые
времена била вода.
Гаврик оставлял Петю во дворе, а сам бегал куда-то вниз, в
полуподвал, откуда приносил множество мешочков с необыкновенно тяжелыми ушками.
Он поспешно набивал ими Петин ранец, и мальчики быстро убегали из этого тихого
двора, окруженного старинными покосившимися галереями.
В этом же дворе Петя как-то увидел дедушку Гаврика. Он тихо
шел на согнутых ногах через двор к мусорному ящику.
– О! Дедушка! – закричал Петя. – Послушайте, что вы здесь
делаете? А я думал, вы – в участке.
Но дедушка посмотрел на мальчика, как видно не узнавая.
Он переложил из руки в руку ведро и прошамкал глухо:
– Я здесь теперь… Сторожу… Ночной сторож… да…
И тихонько пошел дальше.
Мальчики заходили в порт, на Чумку, в Дюковский сад, на
Пересыпь, на завод Гена. Они побывали всюду, кроме Ближних Мельниц.
На Ближние Мельницы Гаврик возвращался один после трудового
дня.
Тетя и папа сошли бы, вероятно, с ума, если бы только могли
себе представить, в каких местах побывал за это время их Петя.
Глава 37
Бомба
Но вот однажды настал конец этой восхитительной, но жуткой
бродячей жизни.
В этот памятный день Гаврик пришел раньше обыкновенного, и
мальчики тотчас отправились в город.
У Гаврика было серое, необычайно собранное неподвижное лицо
с пестрыми от холода, крепко сжатыми губами. Он быстро и валко шел, глубоко
засунув руки в карманы своих широких бобриковых штанов, маленький,
сгорбившийся, решительный. Только в его прозрачных, как у дедушки, стоячих
глазах мелькало иногда недоброе оживление. Петя еле поспевал за своим другом.
Мальчики почти бежали по улице, безлюдной, как во сне.
Напряженное ожидание чего-то висело в сером воздухе. Шаги
звонко раздавались по плиткам тротуара. Под каблуком иногда ломалось оконное
стекло льда, затянувшего пустую лужу.
