Потом – скучные роты голых солдатских могил с крестами,
одинаковыми, как винтовки, взятые на караул.
Но даже и этот район кладбища оказался слишком богатым для
дедушки. Дедушку зарыли на узкой лужайке, усеянной лиловыми скорлупками
пасхальных крашенок, у самой стены, за которой уже двигались фуражки конной
полиции. Люди тесным кольцом окружили могилу, куда медленно опускалась на
полотенцах легкая лодка нищего гроба.
Всюду Петя видел потупленные лица и большие черные руки,
мявшие картузы и фуражки.
Тишина была такой полной и угрюмой, а небо – таким душным,
что мальчику казалось: раздайся хоть один только резкий звук, и в природе
произойдет что-то страшное – смерч, ураган, землетрясение…
Но все вокруг было угнетающе тихо.
Мотя, так же как и Петя, подавленная этой тишиной, одной
рукой держалась за гимназический пояс мальчика, а другой – за юбку матери,
неподвижно глядя, как над могилой вырастает желтый глиняный холм.
Наконец в толпе произошло легкое, почти бесшумное движение.
Один за другим, не торопясь и не толкаясь, люди подходили к свежей могиле,
крестились, кланялись в пояс и подавали руку скачала Мотиной маме, потом
Гаврику.
Гаврик же, дав Пете держать миску, аккуратно и хозяйственно
насупившись, выбирал новенькой деревянной ложкой колево – каждому понемногу,
чтобы всем досталось, и клал его в протянутые ковшиком руки и в шапки. Люди с
бережным уважением, стараясь не уронить ни зернышка, высыпали колево в рот и
отходили, уступая место следующим.
Это было все, что могла предложить дедушкина семья друзьям и
знакомым, разделявшим ее горе.
Некоторым из подходивших за колевом рыбакам Гаврик говорил с
поклоном:
– Кланялся вам Терентий, просил не забывать: завтра часов в
двенадцать маевка на своих шаландах против Аркадии.
– Приедем.
Наконец в опустошенной миске осталось всего четыре лиловых
мармеладки.
Тогда Гаврик с достоинством поклонился тем, кому не хватило,
сказал: «Извиняйте», – и распределил четыре лакомых кусочка между Женечкой,
Мотей и Петей, не забыв, однако, и себя. Давая Пете мармеладку, он сказал:
– Ничего. Она хорошая. Братьев Крахмальниковых. Скушай за
упокой души. Поедешь завтра с нами на маевку?
– Поеду, – сказал Петя и поклонился могиле в пояс, так же
точно, как это делали все другие.
Толпа не спеша разошлась. Кладбище опустело. Где-то далеко,
за стеной, послышался одинокий голос, затянувший песню. Ее подхватили хором:
Прощай же, товарищ, ты честно прошел
Свой доблестный путь благородный!
Но тотчас раздался полицейский свисток. Песня прекратилась.
Петя услышал шум множества ног, бегущих за стеной. И все стихло.
Несколько капель дождя окропило могилу. Но дождик лишь
подразнил – перестал, не успев начаться. Стало еще более душно, сумрачно.
Мотя с мамой, Гаврик и Петя в последний раз перекрестились и
пошли домой. Петя простился с друзьями у Куликова поля.
– Так не забудь, – сказал Гаврик многозначительно.
– Говоришь! – Петя с достоинством кивнул головой.
Затем он, как бы невзначай, подошел к Моте. Унизительно
краснея от того, что приходится обращаться с вопросом к девчонке, он быстро
шепнул:
– Слышь, Мотька, что такое маевка?
Мотя сделала строгое, даже несколько постное лицо и
ответила:
– Рабочая пасха.
Глава 44
Маевка
Теплый дождик шел всю ночь. Он начался в апреле и кончился в
мае. В девятом часу утра ветер унес последние капли.
Море курилось парным туманом, сливаясь с еще не расчищенным
небом. Горизонт отсутствовал. Купальни как бы висели в молочном воздухе. Лишь
извилистые и глянцевитые отражения свай покачивались на волне цвета бутылочного
стекла.
Гаврик и Петя гребли, с наслаждением опуская весла в воду,
теплую даже на вид.
Сначала наваливались – кто кого перегребет. Но Пете трудно
было тягаться с Гавриком. Маленький рыбак без особого труда одолевал
гимназистика, и лодка все время крутилась.
– А ну, хлопцы, не валяйте дурака! – покрикивал Терентий,
сидевший на корме, играя своей железной палочкой. – Шаланду перекинете!
Мальчики перестали тягаться, но сейчас же придумали новую
игру – кто меньше брызнет.
До сих пор брызгали довольно мало. Но едва только начали
стараться, брызги, как нарочно, так и полетели из-под весел. Тогда мальчики
стали толкать друг друга плечами и локтями.
– Уйди, босявка! – кричал Петя, заливаясь хохотом.
– От босявки слышу! – бормотал Гаврик, поджав губы, и вдруг
нечаянно пустил из-под весла такой фонтан, что Терентий едва успел спастись,
сев на дне.
Оба мальчика задохнулись от смеха, у Пети изо рта пошли даже
пузыри.
– Что ж ты брызгаешься, чертяка?
– А ты не каркай под руку!
Терентий хотел было не на шутку рассердиться, но тут и его
самого разобрало неудержимое, мальчишеское веселье. Он сделал зверское лицо,
схватился руками за оба борта и стал изо всех сил качать шаланду.
Мальчики повалились друг на друга, стукнулись головами,
заорали благим матом. Потом принялись бешено колотить веслами по воде, окатывая
Терентия с двух сторон целыми снопами брызг.
Терентий не остался в долгу: он проворно сунулся к воде,
отворотил зажмуренное лицо и, молниеносно работая ладонями, стал обливать
мальчиков. Через минуту все трое оказались мокрыми с ног до головы. Тогда они,
хохоча и отдуваясь, повалились на банки и в изнеможении застонали.
Ветерок уносил туман. Из воды в глаза ударило солнце, словно
под лодку вдруг подставили зеркало.
Берег проявлялся из мути, как переводная картинка.
Яркий майский день заиграл всеми своими голубыми, сиреневыми
и зелеными красками.
– Ну, побаловались, и будет, – строго сказал Терентий,
вытирая рукавом мокрый лоб с белым атласным шрамом. – Пошли дальше.
Мальчики стали серьезны и налегли на весла.
Петя старательно сопел, высунув язык. Правду сказать, он
немного уже устал. Но он ни за что не сознался бы в этом перед Гавриком.
