— Алин, ты чего? — забормотал он совсем рядом, и от его
бормотанья она вдруг очнулась. — Ты чего, Алин? Ты пока подожди, не плачь,
может, все еще будет хорошо, а? Или ты думаешь, что не будет?
Она обняла теплую круглую башку, прижалась лицом к заросшей
мягкими волосами макушке, услышала сопение — и ей стало стыдно.
— Я не плачу, — сказала она виновато, — я не плачу, Федор.
Просто я очень устала. А мама поправится. Это верный признак — раз нас не
выгоняют, значит, идет операция, а раз идет операция, значит, еще не все
потеряно!
— Что-то уж очень долго она идет, — Федор высвободился и
посмотрел на Алину. Личико у него было серенькое и очень детское. — Или ничего?
— Ничего, — уверила его она, чувствуя, как в животе все
съеживается и мертвеет, будто от кислоты, — так и должно быть. Это всегда
долго.
И тут поверх Федоровой макушки она увидела милиционера. То,
что это именно милиционер, а не врач и не больничный служащий или охранник, она
поняла сразу. Он был в джинсах и куртке и выглядел совершенно обыкновенно, и
все-таки с первого взгляда было понятно, что это милиционер. У него был
самоуверенный и утомленный вид, и за этот утомленный вид Алина его
возненавидела еще до того, как он успел дойти до кушетки, на которой они
сидели, обнявшись и прижавшись друг к другу.
— Добрый вечер, — неторопливо сказал он, подойдя, — хотя уже
не вечер.
Он задрал рукав куртки, посмотрел на часы, а потом на Алину
с Федором. И покачал головой.
— Уже не вечер и даже не ночь. Доброе утро!
— Доброе утро, — отозвался вежливый Федор.
— Это у вас доброе утро, — прошипела Алина, — а мы, как
видите, сидим у двери в операционную. У нас нет никакого доброго утра.
— У нас тоже нет никакого доброго утра. Мы всю ночь
работали. Я просто не знаю, как поздороваться по-другому.
— Вы вполне можете совсем с нами не здороваться. Мы не
обидимся.
Он усмехнулся довольно холодно.
— Капитан Никоненко Игорь Владимирович, — он выудил из
внутреннего кармана удостоверение, на которое Алина даже не взглянула. Что ей
удостоверение, когда у него лицо вместо удостоверения!
— Теперь вы должны спросить: “Ну что наша пострадавшая?”, —
проговорила она, язвительно и неотрывно глядя ему в лицо. — Или вы уже
догадались спросить об этом у врача?
Никоненко трудно было вывести из себя, но этой мымре в
узеньких злых очочках ничего не было об этом известно.
— У врача я спросил, конечно, — ответил он устало и
пристроился на кушетку рядом с мальчишкой, — но мне сказали, что операция еще
идет.
— Идет, — согласилась Алина, — поэтому допрашивать некого.
Придется вам своими силами убийцу искать. Впрочем, зачем вам искать? Вы ведь
можете и не искать!
— Не можем, — вздохнул Никоненко, прикидывая, не разбудить
ли ему Федора Ивановича Анискина, — мы не искать не можем. Покушение на
министра — шутка ли!
— Ах да, — сказала мымра равнодушно, — министр!.. Я совсем
про него забыла. Федор, может, пойдем в машину посидим? Там откинуться можно,
отопитель включить или радио…
— Нет, — отказался мальчишка, — лучше здесь пока. Может, уже
скоро?..
Алина обняла его за шею и прижала к своему боку.
— Я должен с вами поговорить, — сказал Никоненко неприятным
голосом, поняв, что она собирается его игнорировать, — с вами и с мальчиком.
— Мы ничего не видели, — заявила она, — мы приехали
встречать Марусю и… опоздали. Если бы мы на пять минуть раньше приехали, мы бы
ее забрали и ничего не случилось бы….
— Возможно, — согласился Игорь. Он очень устал и от
усталости забыл, как нужно играть в “деревенского детектива”, — но речь сейчас
не о том, что вы опоздали, а о том, что ваш мальчик оказался ближе всего к…
месту происшествия.
— Мальчика зовут Федор, — отчетливо выговорила она, и
Никоненко моментально понял, что теперь она в ярости.
— Вы совершенно напрасно злитесь, — сказал он миролюбиво и
поудобнее устроился на жесткой кушетке. Ноги гудели так, будто он вчера весь
день сдавал нормативы по бегу, — это только начало. Вы свидетель покушения.
Утром к вам на работу пожалует ФСБ, к обеду опять я заеду, а к вечеру, скорее
всего, опять ФСБ. А потом мы вас к себе пригласим, и вы приедете. И даже не
станке врать, что вас не отпустил начальник.
— Я сама себе начальник, — слова падали, как маленькие
ледяные шарики. Она с трудом держала себя в руках.
— Ну конечно, — согласился он и прикрыл глаза, — вы кто?
Хозяйка туристического агентства? Или салона красоты для богатых мальчиков и
девочек?
На этом месте она засмеялась, и Никоненко оценил ее
выдержку.
— Я генеральный директор рекламного агентства “Вектор”, —
она потянула к себе щегольскую лакированную сумочку, чем-то в ней звякнула и
достала визитную карточку, — слышали про такое? Наверняка слышали, даже если
сейчас скажете, что нет. Мы только что вместе с ОРТ провели большую церемонию в
Кремле, вся Москва был афишами заклеена.
— Я должен выразить восхищение? — осведомился Никоненко.
— Вы должны осознать, что я не содержу кабинет тайского
массажа, и разговаривать со мной соответственно. Федор, спустись к автомату и
добудь мне какой-нибудь воды. Лучше всего минеральной. Если нет — кока-колы.
Если нет кока-колы, фанту или спрайт. У тебя есть монетки?
Федор соскочил с кушетки и побежал в сторону лестницы.
— Только ты смотри, не уходи никуда! — Он повернулся и шел
теперь спиной вперед. Алина махнула ему рукой.
— Значит, так, — сказала она, как только он скрылся из виду,
— ни в какое ментовское благородство я не верю и фильмы вроде этих ваших “Разбитых
фонарей” не смотрю. Вряд ли я смогу вас остановить, если вы всерьез
вознамеритесь допрашивать Федора. Хотя, может, и смогу. Сегодня говорить уже
поздно, а завтра я подключу к этому делу кого-нибудь из своих адвокатов, и он
мне все растолкует про то, как допрашивают несовершеннолетних.
— Я не собираюсь допрашивать никаких несовершеннолетних, —
вяло возразил Никоненко, не открывая глаз, — я собираюсь спросить, не видел ли
ваш мальчик чего-нибудь такого, что поможет мне найти человека, который чуть не
укокошил его мамашу. А может, и укокошил, мы ведь еще не знаем.
Она осеклась, и он открыл глаза, испугавшись, что
она.вцепится ему в волосы.
Смотреть на нее было неприятно. Она вся была очень узкая,
смуглая и длинная, как копченый угорь или Ирина Хакамада. И очочки в темной
сиротской оправе, должно быть, долларов за пятьсот, как у той. И волосы
подстрижены под призывника в первый день службы, должно быть, у какого-нибудь
Вячеслава Зайцева. Впрочем, Вячеслав Зайцев — это наряды, а прически — это
Сергей Зверев, или что-то в этом роде.
