Кажется, еще несколько часов назад он был уверен, что
вывести его из себя невозможно.
— …спасибо, что приехали, Дмитрий Юрьевич, — говорила Алина
негромко. Даже голос у нее изменился, стал грудным и глубоким. Этот новый голос
как бы говорил Потапову: “Мы с тобой одной крови”. — К ней пока не пускают,
хотя капитан и собирался ее допрашивать. Она без сознания.
Охранник топтался рядом, и Никоненко заставил себя вернуться
от высоких материй к тому, зачем он сюда приехал.
Ему непременно нужно узнать, тот самый это охранник или уже
другой. И еще — разговаривал ли он уже с ребятами из ФСБ.
Из ординаторской вышел давешний врач и замер в дверях,
увидев Алину и Потапова.
Ну что? Скушал, дорогой доктор Айболит? Или все еще мечтаешь
отвести ее в сосисочную на той стороне Садового кольца, а потом в свою
совмещенную хрущевку?
— …мы уже уезжаем, Дмитрий Юрьевич, мы за ночь устали очень.
Вот моя визитная карточка, там есть все телефоны, если что, можете звонить в
любое время.
— Может, вас отвезти? Я сейчас отправлю водителя.
— Нет-нет, спасибо, я на машине.
— Одну минуту, я еще поговорю с врачом, — неожиданно сказал
Потапов капитану Никоненко, — подождете?
— Подожду, — пробормотал капитан, — конечно.
Ему очень хотелось послушать, как министр станет
разговаривать с врачом, который так старательно и удачно заштопал его
одноклассницу, но присутствие охранника к подслушиванию не располагало.
Впрочем, с охранником первым делом надо было бы поговорить…
— С шефом был не я, — сказал тот, не глядя на Никоненко, как
будто и не ему, — ты это хотел узнать? Был Сашка Монахов.
— А с Сашкой как поговорить?
Охранник скосил на капитана глаза и сказал невесело:
— Чтобы с ним поговорить, нужно очередь занять. Он теперь
месяца три разговаривать будет без остановки. Объяснения объяснять.
— В первый раз у вас такая история?
— Ну конечно, в первый! Да он не собирался туда ехать,
шеф-то! Никто и не готовился! И Сашка не бог-отец и не бог-сын! Что он там мог,
в темноте и без подготовки?! А теперь одними объяснительными замордуют!..
— А шеф что? — тихо спросил Никоненко. — Трусит?
— Да кто его знает, — все так же не глядя на него, ответил
охранник, — струсишь, когда в тебя ни с того ни с сего стрельнут!
— А может, он знает, с чего, шеф-то ваш?
— Наш шеф, — сказал охранник внушительно, — только и
говорил, что охрана ему ни за каким чертом! Он вообще терпеть не может с
охраной ездить. Он считает, что охранять нужно только кинозвезд и бизнесменов.
Демократичный наш, подумал Никоненко про Потапова.
Демократичный и доступный для простых людей, как дедушка Ленин. Вон как с
врачом разговаривает! Того гляди, по щечке потреплет!..
Потапов врача трепать не стал, но руку ему пожал.
— Пойдемте в машину, — предложил он Никоненко издалека, — в
машине уютней разговаривать, чем здесь.
— Куда вас отвезти? — спросил Потапов, когда они сели в
“Мерседес”.
— Никуда, — сказал Никоненко, стараясь быть любезным, — семь
скоро, а мне к восьми на работу.
Потапов покосился на него.
— И домой вы даже на час не заедете?
— Мне до дома как раз час ехать, — пояснил Никоненко.
— Понятно, — сказал министр. — Что вы хотите спросить?
Никоненко достал блокнот и написал цифру 1.
— Кто и когда сказал вам о встрече выпускников?
— Я не знаю, кто именно, но кто-то позвонил из школы, и
помощник мне передал, что планируется встреча. Я не знал, ехать мне или нет, и
решил поехать только вчера, когда ушел с работы.
— Почему?
— Сам не знаю. Я работаю обычно часов до девяти, а сегодня…
вчера то есть… ушел около семи. У меня почему-то кончились дела, — Потапов
улыбнулся. — И я решил поехать. Все-таки пятнадцать лет прошло…
— А у кого можно уточнить, кто именно звонил из школы?
— У помощника. Его зовут Анатолий Николаевич, и он каждый
день на месте.
— Вы приехали точно к семи?
— Я не смотрел на часы, но приехал, когда еще ничего не
началось. На крыльце целая толпа стояла, никто еще не заходил внутрь. В
вестибюле была Тамара с папкой. Моя одноклассница Тамара. Знаете, я когда ее
увидел, пожалел, что приперся. Вы с ней уже разговаривали, с Тамарой Бориной?
— Она не Борина, а Селезнева, — поправил Никоненко, —
разговаривал.
— Потом началась какая-то суета, потом меня отволокли в президиум,
— он так и сказал “отволокли”, — я сидел, как дурак, в президиуме и все жалел,
что приехал, потом мне на глаза Маруся попалась, она сидела где-то в середине и
очень вертелась.
— Вертелась? — переспросил Никоненко удивленно.
— Ну, знаете, как будто высматривала кого-то — вертелась.
Вовку Сидорина увидел, это наш бывший комсорг. Он, по-моему, Дину караулил. У
нас в классе была такая Дина Больц. В нее все были влюблены.
— Вы с ней разговаривали?
— Разговаривал, — сказал Потапов почему-то неохотно, — она
ко мне подошла после торжественной части вместе с Вовкой. Вовка постоял-постоял
и отошел, а мы с Диной… разговаривали.
“Митька, ты так изменился! Стал такой… солидный. А помнишь,
как ты меня около музея ждал, а я опоздала ужасно и вообще вела себя
по-свински?”
Она была все такая же — красивая, изящно вылепленная, как
будто бронзовая, яркая, на тоненьких сексуальных каблучках. Сидорин смотрел на
нее больными глазами, и Потапов тогда подумал — бедный Сидорин.
— Еще я разговаривал с Женей Первушиным и с Димой Лазаренко.
Сначала Лазаренко подошел, а потом Женя. Лазаренко меня на свою выставку
приглашал, и я даже обещал, что приеду.
— А ящик с записками вы видели?
— Ящик видел, — сказал Потапов, и скулы у него покраснели, —
а что?
Никоненко вдруг понял, что Потапов ему нравится. Он
неожиданно оказался, как бы это выразиться… своим.
Анискин Федор Иванович сразу перестал прятаться. В случае
чего его можно было звать на помощь.
— Вы не знаете, почему записки так и не раздали?
Потапов посмотрел в тонированное стекло “Мерседеса”, а
Никоненко — в крепкий водительский затылок.
Что-то не то было с этим ящиком. Не зря Потапов смотрел в
стекло.
