— Вы подняли ее на руки и…
— Я сказал Сашке, что ее нужно в больницу. Сашка, по-моему,
плохо соображал. Мы ее подняли вдвоем, как мешок, но нести так было неудобно, и
я ее перехватил. Крови очень много было.
Интересно, кровь тоже вызывает у него отвращение?
— При полостных ранениях такой тяжести крови, как правило,
бывает море, — заметил Никоненко равнодушно. — Как это вы не побоялись салон
испачкать?
Потапов помолчал. Милиционер ему явно хамил, но хамить в
ответ министру не хотелось.
— О салоне я почему-то не думал. Кроме того, тут везде кожа.
Тряпочкой протер, вот и все дела.
— Дела как сажа бела, — неожиданно заключил Никоненко. —
Скажите, Дмитрий Юрьевич, у вас много врагов?
Потапов опять помолчал.
— Лучше вы скажите, Игорь Владимирович. Вы телевизор
смотрите?
— В каком смысле?
— В прямом. Программу “Время”, “Итоги”, “Зеркало”, “Вести”,
далее везде? Или только сериал “Бандитский Петербург”?
— И “Вести” смотрю, и “Досье детектива Дубровского”, — с
удовольствием объявил приготовившийся развлекаться капитан Никоненко, — это такая
чушь собачья, что даже интересно. Нет, я правда большей чуши в жизни не видел.
Даже приятно.
— Возможно, — согласился Потапов, — но если вы смотрите еще
и “Вести”, вы должны знать, что у меня поминутно меняется состав друзей и
врагов. На этой неделе меня ненавидит телекомпания НТВ, а на прошлой ненавидела
телекомпания ОРТ. Завтра меня возненавидит холдинг “Совершенно секретно”,
послезавтра “Московский комсомолец”, а “Совершенно секретно”, наоборот,
полюбит. У меня такая… своеобразная должность. Я называюсь “мальчик для битья”.
Печать и информация дело вообще непростое, а в нашей стране вдвойне непростое,
потому что у нас отродясь никто не знал, ни что такое печать, ни что такое
информация. Газета “Правда” не в счет. Никто точно не знает, можно сказать в
эфире “президент — дурак” или нельзя. Свобода слова это или мелкое хулиганство,
за которое положено… сколько там у вас, по Уголовному кодексу? От двух до пяти?
— Смотря за какое.
— Вот именно. Я стрелочник. Регулировщик движения. Когда
никто не знает, куда ехать, как правило, виноват оказываюсь я. Есть еще
множество мелких деталей и тонкостей, но в основном я вам картину обрисовал. И
называется эта картина вовсе не “Смерть Марата”, а…
— …а “Политинформация на полевом стане”, — закончил за него
Никоненко. — Понятно.
Все ты врешь. Врешь искусно и привычно.
Ты политик высокого уровня, а вовсе не стрелочник и не
постовой милиционер. Ты как-то угодил на эту должность, ты держишься… уже
сколько?., два года, что ли, — срок по нашим меркам не просто большой, срок
гигантский. Конечно, кто-то в правительстве активно лоббирует твои интересы,
кто-то, кому ты служишь верой и правдой, чей амбар ты сторожишь, как цепной
пес, кто подписал твое назначение на министерскую должность, когда тебе было
чуть-чуть за тридцать! Для чего-то ты посажен на эту должность, какие-то у тебя
сложные цели, и нет тебе никакого дела ни до свободы слова, ни до “Московского
комсомольца”!
— Все это я хотел сказать к тому, что убивать меня из-за
работы нет никакого смысла. Реально решения принимаю вовсе не я.
Вот это уже теплее. Так, кажется, говорят у них на работе.
— Ваши враги знают, что решения принимаете… не вы?
Потапов засмеялся, и Никоненко понял, что сказал что-то не
то.
— Послушайте, капитан. Убить меня — это такая же глупость,
как, например, разбить компьютер, в который попал вирус. Логичнее поймать
программиста, который делает вирусы, и набить ему морду.
— Это сложно, — сказал Никоненко, — разбить компьютер проще.
— Проще, — согласился Потапов. — Но сам по себе компьютер —
это просто тайваньская пластмасса. Она не может быть опасна. Это просто
пластмасса.
“Почему он так откровенен со мной? Из-за бессонной ночи?
Из-за того, что у него на глазах чуть не прикончили человека? Из-за того, что
сегодня в его благополучной и очень далекой от реальности жизни было слишком
много крови и больницы?”
— То есть врагов у вас нет?
— У меня масса врагов. Десятки и сотни. Спросите любого
интеллигентного человека, и он вам скажет, что министр печати и информации —
редкий идиот, и, если власти не догадаются от него избавиться, он еще наделает
дел. Но все это не имеет никакого отношения к… жизни и смерти. Кажется, так это
называется в художественной литературе?
Никоненко понятия не имел, как это называется в
художественной литературе, и, по правде говоря, его это совсем не интересовало.
— Вы не связаны с большими деньгами, с разделом сфер
влияния, с борьбой за близость… “к телу”?
Потапов вздохнул и снова посмотрел в окно:
— Связан. Но в гораздо меньшей степени, чем многие мои…
коллеги. Я просто чиновник высокого уровня.
“Я ничего от него не добьюсь, — понял Никоненко. — Если буду
настаивать, он прочтет мне еще лекцию о схеме устройства исполнительной власти
в России. На черта она мне сдалась, эта схема?!”
— А… в личном плане? У вас есть личные враги? Кого вы
снимали с должности, отправляли в отставку, лишали куска хлеба и последней
рубашки?
— На той неделе один мой зам ушел на пенсию, — сказал
Потапов сердито. — Это подходит?
— А семья? Жена? Теща?
— Мои родители души во мне не чают. Брат с сестрой тоже. Мой
отец работает в НИИ авиационного оборудования, а мама — детский врач. Сестра —
биолог на кафедре в МГУ, а брат программист. Время от времени работает в
Штатах, но совсем переезжать не хочет. Жены у меня нет и тещи тоже. И детей
нет. Я надеюсь. Что-нибудь еще?
Этот вопрос был задан так, что Никоненко понял: на этот раз
аудиенция уж точно окончена. Спасибо за внимание. Все свободны. Они говорили
минут сорок, и Потапов Дмитрий Юрьевич, охотно и подробно отвечавший на все
вопросы, не сказал ничего.
Высший пилотаж.
Но мы тоже не все время валенки валяем.
— Извините, пожалуйста, — попросил капитан и заискивающе
заглянул министру в глаза, — у вас есть ручка? Вы не могли бы записать телефоны
вашей приемной? Я бы узнал у вашего помощника, кто звонил вам из школы…
Потапов вынул из внутреннего кармана ручку, и Никоненко
подсунул ему блокнот.
— Огромное вам спасибо, — пробормотал он, спрятал блокнот и,
пошарив рукой по обивке, сделал движение, будто собирается вылезти из машины,
но не вылез, а повернулся к Потапову.
