— Первый маленький вопрос — почему их не раздали? Второй
маленький вопрос — кто, когда и что именно сжег в пепельнице на черной
лестнице? На лестнице курила Тамара Селезнева, и я не сразу смог с ней
поговорить, потому что она ушла курить, так мне сказала директриса. Когда я
попросил Тамару показать мне это место, там совершенно отчетливо пахло жженой
бумагой, а в банке сверху был насыпан пепел. Что там сожгли и почему так
срочно? Третий маленький вопрос — кто и зачем подсматривал за мной из женского
туалета.
Дятлов фыркнул.
— А может, никто и не подсматривал. Может, туда кто по делу
зашел.
— Но почему-то никто не вышел, — Никоненко подумал немного,
— и дверь на черную лестницу открывается легко. И на площадке следы. Там полно
следов, как будто кто-то долго топтался, а внизу, в коридорчике, из которого
вход на лестницу, света нет.
— Ну и что?
— Там ничего нельзя ни рассмотреть, ни прочитать.
Представьте себе, что кто-то хочет достать из ящика записку. Сначала ее надо
найти, то есть перебрать все бумажки. Потом прочитать. Потом неизвестно зачем
спалить. Нужен свет, хотя бы для того, чтобы найти и прочитать. Значит, нужно
было укромное, но светлое место.
— В любом классе свет зажги, и будет тебе укромное и светлое
место, — сказал полковник.
— До классов идти далеко. Через коридор на первом этаже или
через актовой зал на втором. До черной лестницы гораздо ближе.
— Значит, три вопроса, — подытожил полковник, — почему не
раздали записки, что именно и когда жгли и кто подсматривал. Хорошо. А почему
ты не сказал ничего про записку, в которой Потапову угрожали? Кто ее написал?
Или это не вопрос?
— Это как раз последний вопрос, — сказал капитан Никоненко.
Ему опять стало страшно, но он был уверен, что не ошибается. — Это последний и
самый большой вопрос. В кого на самом деле стреляли?
— Как — в кого стреляли?! — рявкнул полковник. — Что значит
— в кого стреляли?! Ты что, не знаешь, в кого стреляли?!
— Я считаю, что стреляли в того, в кого попали, Олег
Петрович. В Марию Суркову. Я уверен, что это никакое не покушение на
федерального министра. Все очень топорно для заказного убийства. Стреляли в
темноте, в толпе, на глазах у охраны… Кроме того — об этом все говорят! — до
последней минуты никто не знал, приедет Потапов или не приедет. Он и сам не
знал. Ему нечем было вечер занять, потому что он раньше обычного переделал всю
работу. Это он мне так сказал. И Селезнева несколько раз утверждала, что вчера
в его секретариате ей сказали, что Потапова на мероприятии не будет. И охрана
не была предупреждена. Никто не знал, что Потапов приедет. Логичней покушаться
там, где все известно заранее. Разве нет?
Полковник молчал. И Морозов с Дятловым молчали тоже.
— Ты, капитан, по-моему, бредишь, — наконец сказал полковник
задумчиво.
— Нет. Нет, товарищ полковник. И записка, адресованная
министру, — это просто финт для отвода глаз. Стрелок написал ее, когда увидел
Потапова и понял, что у него имеется отличная дымовая завеса. И поддал еще дыму
— получите записку с угрозами, только ее и не хватало для стройности всей
теории.
— Хороша дымовая завеса, — сказал Морозов, — министр! Да нас
за этого министра заставят землю есть. Мы блоху найдем на псарне, а не то что
стрелка!..
— Мы станем искать совсем в другом направлении, Сережа. В
том, которое стрелку не опасно. Кроме того, вся тусовка угощалась в спортзале,
и записки должны были раздавать там, а Потапова в отдельный кабинет проводили,
а там никто, никаких записок не раздавал. Следовательно, тот, кто писал, только
на нас и рассчитывал. Потапов ее читать вовсе не должен был. Стреляли в
Суркову.
— Зачем? Кто она такая, эта Суркова? — Полковник залпом
допил кофе и сморщился. — Сходи, Дятлов, за водой. Такие умозаключения всухую
слушать никаких сил нет. Хоть чаю попьем.
— Мария Суркова, тридцать три года, мать-одиночка, секретарь
генерального директора телеканала ТВ-7. Окончила Московский авиационный
институт. Сыну девять лет, зовут Федор Сурков. Замужем никогда не была, об отце
ребенка сведений никаких нет, по крайней мере у нее в паспорте.
— А ты уж и паспорт посмотрел, — пробурчал полковник то ли с
осуждением, то ли с восхищением.
Никоненко взглянул на него и ничего не ответил. Хлопнула
дверь — вернулся Дятлов с чайником.
— Кружки свои несите, — велел полковник, — соседи вчера день
рождения справляли, у меня все чашки поперли. Три стакана только осталось. Но
из стаканов сегодня ничего не пьем. Вам понятно, господа офицеры?
Господа офицеры вразнобой покивали — им было понятно.
— Что мне генералу докладывать? Что дело вовсе не в
Потапове, а в какой-то там Сурковой? Ему, конечно, может, от этого и полегчает,
но, боюсь, не поверит он нам…
— Надо найти человека, который записку Потапову написал, —
задумчиво сказал Морозов. — Вряд ли он ее из дома принес, раз до самого вечера
не было известно, приедет Потапов или нет. Надо экспертизу провести, и дело с
концом.
— В зале было человек сто, — возразил Дятлов. — Мы у всех
станем образцы почерка брать?
— Если надо, возьмем у всех!
— Мужики, — вмешался полковник, — точно установить, кто
именно там был, невозможно. Никаких приглашений не проверяли. Ну, пришел
человек с улицы, сел в углу, а потом ушел. Кто на него станет внимание
обращать? Ты вот что, Никоненко… ты поговори с этой самой Сурковой,
матерью-одиночкой. Может, оно и в самом деле так, как ты говоришь… Как она? В
себя когда придет?
— Врач толком ничего не сказал. Ранение тяжелое, крови много
потеряла. В сознание-то она придет, но когда говорить сможет — непонятно.
— И про министра тоже не забывайте! — неожиданно прикрикнул
полковник. — Может, прав капитан, может, и не прав! Нам сейчас во всех
направлениях рыть надо. Пока “федералы” нас не опередили. Сейчас все по домам и
спать. Водку не пить, эротические фильмы до утра не смотреть. Завтра утром всем
собраться в моем кабинете. Есть вопросы?
Вопросов ни у кого не было.
* * *
— Подожди, — попросил Потапов водителя Пашу, — давай в
больницу заедем.
“Мерседес” несолидно перескочил из правого ряда в левый,
выровнялся и набрал скорость. Шел дождь, и машин было мало.
Навещать Марусю не было никакого смысла. Вряд ли она уже
пришла в себя. А если и пришла, что он ей скажет?
Я очень рад, что ты попалась какому-то ублюдку вместо меня?
Я очень рад, что он не убил тебя? Вот я тебе лютиков привез, потому что очень
благодарен?..
Ерунда какая-то.
Охрана теперь сопровождала его повсюду, и не было никакой
надежды на то, что в ближайшее время ему удастся сплавить их в “Макдоналдс” или
еще куда-нибудь. Странно, но он не боялся.
