— А она не переходила?
— Она у нас деликатная, — Алина хищно улыбнулась, — нежная
она у нас. У нее, видите ли, Федор, и она должна быть дома вовремя. Там она в
шесть часов свободна, а у меня ненормированный рабочий день. Как будто я не
отпустила бы ее домой!
— Как зовут начальника, вы знаете?
— Его все знают, — Алина пожала худыми плечами. — Его зовут
Артур Агапов, он какая-то шишка на ТВ-7, я точно не знаю, как называется его
должность. То ли директор, то ли председатель совета директоров…
— У нее был муж?
— Кто? — переспросила Алина, как будто никогда в жизни не
слыхала такого слова.
— Ах, ну что вы, Алина Аркадьевна, как будто вы не
понимаете! — закудахтал “Анискин”. — Ну как же — кто? Муж! У нее же есть сын,
значит, должен быть муж!
— Логично, — сказала Алина, которая ничего не знала об
“Анискине”, — раз сын, значит, и муж. Мужа нет. И не было никогда.
— Как же так — не было, Алина Аркадьевна!
— Не было, и все. Была… как у всех, любовная история. И
потом появился Федор.
— Но у него же есть отец!
— Есть, — согласилась Алина злобно, — у него отец — я. И
мать. И еще у него мать Маруся. И она же отец.
— Вы что, вместе живете? — спросил капитан подозрительно.
Он читал о таких штуках: две полруги-любовницы заводят
одного на двоих ребенка. Очень современно и шикарно, в духе статей из
“Космополитен” или журнала “Блеск” — “мы были подругами и в один прекрасный
день поняли, что не можем прожить друг без друга… мы не представляем, что было
бы с нами, если бы мы не встретились…”. Далее следует красочное описание
мучений, которые пришлось вынести, чтобы одна из них смогла забеременеть и
родить — в семье должны быть дети! И название статьи непременно “Такая разная
любовь”.
Моментально стало неинтересно и даже противно.
Ему-то что за дело? У него работа, и интересов никаких быть
не должно.
— Что значит — вместе живем? Иногда я сижу с Федором в
Марусиной квартире или она ночует в моей, когда я за границей. Это значит, что
мы вместе живем, или не значит? — Она вдруг приостановилась и посмотрела на
него внимательно: — Или вы хотите знать, не лесбиянки ли мы?
К своему стыду, Никоненко так покраснел, что стало жарко
ушам и скулам. Алина Латынина смотрела на него в упор, стекла очков
поблескивали язвительно.
Чтоб ей провалиться, этой мегере!
— А вы лесбиянки? — спросил он как мог смело. Очень даже
легко спросил, небрежно, но она засмеялась оскорбительным смехом.
— Нет, — сообщила она ему, — или вы так представляете себе
женскую дружбу?
Ругая себя за непрофессионализм и невесть откуда взявшуюся
школьную стыдливость, он сказал, что женскую дружбу никак себе не представляет,
и спросил:
— Значит, замуж она не выходила. А этот человек, отец
Федора, как долго с ней жил?
— Дней пять. Или десять. И не жил он с ней, он к ней…
приезжал. На свидания. Впрочем, может, и дольше. Я сейчас уже не помню. И потом,
он меня совершенно не интересовал. Потом он ее бросил, хотя у нее, конечно,
хватило ума сказать этой скотине, что она беременна. Но он все равно ее бросил.
— Она с ним еще встречалась?
Алина помолчала, раздумывая.
Говорить с посторонним человеком о Марусиных делах было
противно. Она чувствовала себя предательницей, но знала, что капитан ни за что
не отстанет, пока не выведает все, что ему нужно.
Господи, неужели стреляли в нее, в ее Маню?! Кто?! Зачем?!
— Она встречалась с ним раза два, на этих самых школьных
вечеринках.
— Он… ее одноклассник? — спросил Никоненко осторожно.
Опять стало горячо, как говорили у них на работе.
— Да, — кивнула Алина, — Лазаренко. Кажется, Дима, — она
отлично знала, что он именно Дима. — Художник!
И она выругалась, четко и правильно выговаривая слова, как
будто читала стихи со сцены Дворца пионеров.
Вот те на, подумал Анискин.
— Она просила его… вернуться? Или хотела, чтобы он признал
ребенка?
— Она с ним даже никогда не разговаривала! Она, видите ли,
просто на него смотрела. Идиотка. Ей нравилось вспоминать свою любовь к нему,
понимаете? И она совершенно не собиралась пристраивать ему Федора.
— Он известный художник?
— Он набирает силу, — подумав, сказал она, — недавно я его
видела в какой-то передаче, даже, по-моему, на ОРТ. Нет, он не знаменитость, но
он прогрессирует.
— Вы с ним знакомы?
— Нет. Я просто знаю, что он отец Федора и что Маруся от
любви к нему совершенно ополоумела. Тогда, десять лет назад. Господи, я сорок
раз говорила ей, чтобы она не ходила на эти встречи, а она никогда меня не
слушала! Упертая, как осел.
Очень горячо, решил Никоненко. Бывший любовник и отец
ребенка. Может, она его шантажировала? Чем-то угрожала?
— Об остальных одноклассниках вы ничего не знаете?
— Нет. Они меня не интересуют.
— Вы никогда не встречались ни с кем из них?
— Да нет же, говорю вам!.. Ну не так давно мы в ресторан
пошли, вернее, я ее повела. Она с кем-то там поздоровалась и сказала, что это
ее одноклассник. Я на него даже не посмотрела.
— Ладно. Там есть еще кофе?
— Есть, но он холодный.
— Наплевать, холодный еще лучше.
Пока он наливал себе кофе, Алина рассматривала его.
Он был высокий и худощавый. Длинные ноги, много мышц,
короткие темные волосы. Изящная кофейная чашечка из лондонского сервиза
выглядела в его руке как-то глупо. Джинсы и водолазка явно тай-ваньско-китайского
производства. Курточка тоже так себе. Пистолет он, наверное, возит в машине.
Под водолазкой — Алина обвела взглядом все доступное ей водолазочное
пространство — никакого пистолета нет. И в джинсах — она опять посмотрела —
тоже нет.
— Я вам нравлюсь? — спросил он, глядя в чашку. Наверное,
заметил, как она пыталась проанализировать внутреннее содержание его джинсов.
— Нет, — ответила она с вызовом, — но вы меня интересуете.
— Я польщен, — сказал он.
Он не мог сказать “я польщен”, тот капитан Никоненко,
который был ей так хорошо понятен и не слишком симпатичен. Она вдруг подумала,
что вся его повадка недалекого сыщика — часть профессиональной игры, и играет
он хорошо, виртуозно играет, и она верит, что он именно такой, каким хочет казаться,
— простоватый, упрямый, настырный милицейский капитан.
