— А у нее?
— У нее? — удивился Димочка.
О ней он никогда не думал. Черт ее знает, пропал у нее
интерес или нет! Зря он вообще заговорил об этом. Теперь этот прилипнет и не
отвяжешься от него. Таких, как он, всегда тянет на сальные подробности.
— Знаете, — сказал он проникновенно, — давайте не будем об
этом говорить. Мне неловко. Тем более Маня в больнице. Кстати, вы не знаете,
как она? Жива?
— Знаю, — сказал Никоненко равнодушно, — жива. Правда, ее
сегодня ночью чуть не прикончили, но пока жива.
— Что значит — чуть не прикончили? — переспросил Димочка и
руки из-за головы вынул. — Как чуть не прикончили? Кому она нужна, чтобы ее
приканчивать? Стреляли-то в Потапова!
— Нет, — сказал “Анискин” ласково, — мы тоже так думали и
ошиблись, ошиблись, Дмитрий Степанович! В подружку вашу стреляли! Да и попали,
собственно говоря, в нее. В нее стреляли, в нее и попали, все сходится!
— Во-первых… — начал Димочка медленно, пытаясь осознать, чем
именно ему может грозить заскок, происшедший в неповоротливых милицейских
мозгах. Конечно, никто и не думал стрелять в Маню! — Во-первых, она вовсе не
моя подружка! — И зачем только он сказал, что спал с ней?! Проклятый характер!
— А во-вторых, мне кажется, что вы не правы, господин…
— Никоненко, — подсказал капитан, нацеливаясь на следующий
бутерброд, — капитан Никоненко. Говорят, у нее и сыночек ваш имеется. Или
неправда? Врут люди?
Димочка изменился в лице. Было одно лицо, стало другое.
Никоненко взглянул и вновь перевел взгляд на стол.
— Сыночек? — переспросил Димочка, чуть запнувшись. — Я
ничего не знаю ни про какого… она когда-то говорила… Я не особенно слушал. Да
вроде у нее ребенок, но я понятия не имею…
Не хватало ему только влипнуть в историю с Маней после
всего, что произошло на школьном вечере! Он выполнил все инструкции, которые
должны были его обезопасить, и даже предпринял некоторые дополнительный шаги, и
вот на тебе!
Нужно немедленно взять себя в руки. Нужно продемонстрировать
этому недоумку полное равнодушие. Его, Дмитрия Лазаренко, не могут интересовать
Маня Суркова и ее ребенок, и этот недалекий капитан даже в голову себе не
должен брать, что Димочка каким-то образом попадает в круг его интересов.
— Вот что, Игорь Владимирович, — сказал он, старательно
прикидываясь солидным и равнодушным, — я свою личную жизнь ни с кем не
обсуждаю, даже с правоохранительными органами. Но если вас так интересует Маня,
вам могу сказать, что я ее очень быстро бросил. Она тогда действительно что-то
говорила про свою беременность, но меня это не интересовало. Я не собирался на
ней жениться, и вообще она мне совсем не пара — серая, плохо образованная
девочка с рабочей окраины. Ну, грешен, люблю девчонок! — Он обаятельно
улыбнулся. — А вы разве не любите?
Капитан Никоненко “девчонок” не любил.
Он вообще никого не любил. Однажды на заре туманной юности
он женился на однокурснице. Рай в шалаше не состоялся. Тонкие чувства и высокие
отношения без подпитки “презренным металлом” в одночасье умерли, и капитан
пришел к выводу, что только дураки могут надеяться на что-то, отличное от
одноразового секса.
Была еще, правда, Саша Волошина, сотрудница строительного
магната Павлика Степанова. Встречаясь с ней, капитан вздыхал, печалился и
примерно неделю после встречи не находил себе места. Саша была влюблена в
Павликова зама и на капитана не обращала никакого внимания, так что это никак
нельзя было подогнать под определение романтических отношений.
Так как капитан помалкивал, Димочка, не умеющий держать
паузу, предпринял новую попытку:
— Вы же не думаете, что мне могло прийти в голову выстрелить
в Маню потому, что когда-то я с ней переспал?!
— Ваш отец богатый человек? — спросил Никоненко неожиданно.
— Что?
— Ваш отец богатый человек?
Димочка пожал плечами:
— Смотря что принять за точку отсчета.
Никоненко неприятно улыбнулся.
— Примите за точку отсчета среднего москвича, получающего в
месяц три тысячи рублей, обремененного семьей, коммунальными платежами, ценами
на бензин и на электричку.
Лазаренко опять пожал плечами, на этот раз снисходительно.
Удивительно, как легко он забывал, вернее, даже не забывал, а отстранял от себя
неприятное — раз, и как будто ничего такого и не было.
— Ну, если три тысячи рублей, то богатый, конечно. Он всегда
занимал большие должности, получал хорошие заказы, зарабатывал прилично. Ну,
квартира эта, дача. А что?
— Ничего. Он знает, что у вас есть ребенок?
— Ребенок? Какой ребенок?
— Ваш ребенок, — пояснил Никоненко. Димочка ему надоел. —
Кстати сказать, очень мальчик на вас похож. Ну просто как две капли воды, даже
удивительно. Его зовут Федор. Ваш отец знает о нем?
— Нет, наверное. Я и сам о нем ничего не знаю. А при чем
здесь мой отец?
— Ваша подруга не собиралась предпринять никаких попыток к
тому, чтобы вы признали вашего сына? Стали, например, алименты платить? К
вашему отцу не обращалась? Ну, чтобы он написал завещание в пользу внука или
давал ей деньги?
Почему-то Лазаренко соображал медленно. Медленнее, чем
должен был, по крайней мере на взгляд капитана Никоненко.
— С чего это вдруг мой отец должен составлять завещание, да
еще в пользу какого-то там ребенка?
— С того, что этот ребенок — его внук. Ваш сын,
следовательно, его внук. Суркова с ним не встречалась?
Димочка наконец-то вышел из себя.
— Да с чего вы взяли, что она с ним может встречаться?! Мой
отец — знаменитость, авторитет, большой человек, а Маня — никто! При чем здесь
мой отец?! Или вы теперь думаете, что это отец в нее выстрелил?
— Отвечайте, пожалуйста, на вопрос, — попросил Никоненко
безразлично. — Ваш отец когда-нибудь встречался с потерпевшей Сурковой?
— Нет. Послушайте, господин капитан…
— Она когда-нибудь обращалась к вам за деньгами для ребенка?
— Нет. Я вообще не понимаю…
— Она не пыталась давить на вас, чтобы вы женились на ней
или хотя бы признали ее сына?
— Мне нет никакого дела до ее сына! Она ко мне не
обращалась, и я с ней не встречался уже лет десять или даже больше! Мы и
переспали-то всего несколько раз!
— А ее подруга?
— Какая еще подруга?! Я не знаю никаких ее подруг и знать не
желаю!
— Зачем вы пришли на школьный вечер?
