Позавчера они ужинали с принцем и принцессой Нидерландов,
которые сопровождали королеву и крон-принца во время официального визита в
Россию. И принц, и принцесса были очень милы, показывали фотографии своего
малютки и приглашали Потапова на следующий год в Монако, смотреть с их яхты
очередной этап “Формулы-1”. Дмитрию они страшно понравились, может быть, еще и
потому, что ему все время казалось, что они только что свалились с Луны. Оба
были загорелые, белозубые, улыбчивые, глянцевые, благополучные не просто до
мозга костей, а до кончиков волос и шнурков на ботинках. Они гордились своим
малюткой, своей страной, своей семьей, своей лошадью Клотильдой, голландскими
тюльпанами, картинными галереями, каналами, гаагской городской ратушей и всем
на свете.
— Я не могу сегодня, Зоя, — сказал он. — Иди одна или
перенеси их на следующую неделю.
— Скучно с тобой, Потапов, — печально констатировала она и
повесила трубку.
Маню привезли на больничной каталке. Она была до подбородка
закрыта тощим одеяльцем, молчала и только испуганно таращила шоколадные
глазищи.
— Может, лучше ее на “Скорой” отправить? — спросил врач. —
Как вы ее в машину положите?
Потапов понятия не имел, как именно он засунет Маню в
машину, но от “Скорой” отказался.
Все вокруг любопытствовали. Любопытствовали от души,
искренне и неистово.
Лучше бы он поехал к Ильиным. По крайней мере никого из них
не пришлось бы везти до его машины на больничной каталке.
Все обошлось. Втроем с врачом и охранником они кое-как
усадили Маню в “Мерседес”, и первое действие закончилось.
Второе началось в ее квартире, когда, сгрузив Маню на диван,
Потапов отправил охранника в магазин за едой и получил таким образом в свое
распоряжение час.
— Мань, — начал он, подтаскивая к ее дивану стул, — я тебя
забрал, потому что твоя Алина сегодня ночным рейсом должна лететь в Нью-Йорк и
быть с тобой в больнице некому. Она мне рассказала, что ночью на тебя кто-то
напал и что милиция по этому поводу очень взволновалась.
— А Федор где? — тут же спросила она.
— Федор у Алининых родителей. Она мне сказала, что они его
знают и любят.
— Господи, зачем она его родителям-то навязала! —
воскликнула Маруся и попыталась сесть, чтобы немедленно бежать за Федором. — У
Людмилы Николавны сердце, а Аркадий Петрович все время на работе! Его же в
школу надо возить, и обедом кормить, и уроки проверять…
— Мань, — перебил Потапов, — успокойся. Ты все равно сейчас
сама не можешь ни в школу водить, ни уроки проверять. Алина через четыре дня
прилетит, и Федор твой вернется. Пока ее нет, с тобой буду я.
— Как — ты? — поразилась Маруся. — Что значит — ты будешь?
Потапов вздохнул.
— Я буду приезжать по вечерам и ночевать с тобой, чтобы ты
не нервничала. — Он старательно подчеркивал, что все дело только в ее нервах, а
вовсе не в возможности повторения всего инцидента. — Днем здесь будет сестра
или врач, или оба вместе.
— Мить, что это ты придумал? — Всплеск эмоций отнял у нее
силы, пришлось прилечь и даже глаза закрыть, хотя ей казалось, что выглядит это
как в кино, и было неприятно. — Я не могу… Ты не сможешь здесь… У тебя, наверное…
— Мань, ночевать с тобой в больнице мне действительно не
очень удобно. Здесь удобнее. По крайней мере, об этом не будет оповещен
персонал института Склифосовского и Министерство здравоохранения. — Он
улыбнулся. — Я публичная фигура, и мне приходится с этим считаться.
Это прозвучало как на собрании, и Потапов поморщился.
— Митя, это невозможно. Я как-нибудь одна. Правда. Спасибо,
что ты меня привез, мне сразу полегчало, просто оттого, что я теперь дома. Я не
хочу, чтобы у тебя из-за меня были такие сложности.
— Это у тебя из-за меня сложности. Ты теперь должна просто
лежать и не думать ни о каких ужасах. С Федором все в порядке. Здесь с тобой
все время будут люди. И все, вопрос решен.
— Это невозможно, невозможно. Как ты здесь будешь ночевать?
У нас только один диван и кровать Федора. Она тебе не подойдет. Она маленькая.
— В крайнем случае, я буду спать на полу.
— Я тебя боюсь, — сказала она тихо, — я тебя очень боюсь и
стесняюсь. Как же ты не понимаешь? У меня в животе дырка. От меня, наверное,
воняет ужасно. Я не могу есть и стоять тоже могу не очень хорошо. А ты говоришь,
что будешь спать на полу в моей квартире!
— Маня, спать на полу на лестничной клетке я не стану точно,
даже если ты умрешь от смущения.
Она посмотрела на него и натянула на голову одеяло.
Спряталась.
Потапов улыбнулся.
Он и сам не понимал, зачем так уж навязывает свои услуги. Ну
не хочет она, чтобы он изображал из себя сестру милосердия, и не надо. Самое
время отбыть на дачу и почитать в тишине и покое какие-нибудь необходимые для
завтрашней работы бумаги. Или позвонить Зое и поехать-таки на эпохальную
встречу с Ильиными. Или сделать еще что-нибудь, устойчиво-привычное, приятное,
далекое от огнестрельных ранений, больничного запаха и неустроенного бедного
быта.
У Мани был именно такой. Две комнатки — любопытный Потапов
сразу сунул нос и во вторую — были чистенькие, маленькие и невыносимо бедные.
Мебели было мало. Никаких безделушек. Игрушек и то почти не было, а имеющиеся
были совсем старыми, старательно вычищенными и как будто подштопанными. Была
шикарная железная дорога с мостом и маленькими домиками и еще большая собака —
очевидно, подарки Алины.
Обувь под вешалкой — по паре на сезон. Зимние ботинки,
практичные до нелепости всесезонные туфли, поношенные босоножки и кроссовки.
Следующий ряд принадлежал Федору и был так же беспредельно уныл — ботинки,
кроссовки, сандалии. Ничего лишнего, яркого и бессмысленного. Только
необходимое.
Конечно, сказал себе Потапов, попробуй проживи с
подрастающим мальчишкой на зарплату… кто там она… секретарша? Специалист первой
категории, как это называлось в отделе кадров их министерства?
На кухне, где Потапов ставил чайник, все было так же —
чистенько, аккуратно, и от этого опрятного нищенства становилось не по себе.
— Мань, у тебя есть клюква? — спросил Потапов, чтобы
что-нибудь спросить. От матери он знал, что пить больным лучше всего шиповник
или клюкву. Может, позвонить матери, чтобы она приехала и посидела с Маней? Она
врач и Маню хорошо помнит. Удивительное дело, но мать помнила всех его
одноклассников.
— Митя, не надо никакой клюквы, — страдающим голосом
отозвалась Маруся, — ты бы лучше домой поехал.
— Нашел, — сообщил Потапов и вытащил из морозильника пакет с
клюквой. Замерзшая и твердая, как каменные шарики, клюква перекатывалась в
пакете и приятно позвякивала.
