— Это был не труп, — любезно поправил его Никоненко.
— Это впоследствии оказалось, что — не труп, — сказал
Первушин совершенно серьезно. — Но там, во дворе, это выглядело именно как
труп.
— Это? — переспросил Никоненко.
— Ну да, — согласился Евгений Петрович. — Тело.
Они помолчали.
— А почему все-таки вы считаете, что стреляли именно в
Марусю? — спросил Евгений Петрович. — Логичнее думать, что стреляли в Потапова.
— Нет. Не в Потапова. Стреляли в Суркову. Две ночи назад ее
чуть не убили в больнице. Никакого Потапова в больнице не было, а Суркова была.
— В больнице? — поразился Евгений Петрович. — Так ее,
наверное, теперь нужно охранять?
— Наверное, — согласился Никоненко. Болото, по которому он
бродил все это время, стало совсем топким. Даже в кабинете Евгения Петровича он
чувствовал эфирный болотный дух.
Ему нужно было срочно позвонить, а мобильного телефона у
него не было. Не дорос он еще до мобильного телефона.
Добравшись до будки, он позвонил и задал свой вопрос.
Полковник удивился, но обещал помочь.
— Да, — сказал он, когда Никоненко уже собирался повесить
трубку, — пять минут назад тебе звонила свидетельница, — он помолчал, очевидно,
отыскивая записанную фамилию, — Латынина Алина Аркадьевна. В чем дело, не
сказала, но просила срочно связаться. Мобильный номер оставила.
При этом имени у капитана снова горечью свело желудок.
— Спасибо, Олег Петрович, номер у меня есть. Звонить было
страшно, как будто он учился в восьмом классе и собирался пригласить
одноклассницу в кино.
Повздыхав над записной книжкой, как участковый
уполномоченный Анискин, капитан Никоненко набрал незнакомый номер. Голос,
ответивший ему, тоже был незнакомый. Или он неправильно набрал?..
— Алина Аркадьевна, — сказал он, раздражаясь, — капитан
Никоненко Игорь Владимирович. Вы звонили?
— Да, — сказал незнакомый голос, — я сегодня утром вернулась
из Нью-Йорка.
— Отку-у-уда? — насмешливо протянул капитан и только хотел
было добавить, что ему нет дела до ее путешествий по мировым столицам, но,
прежде чем уезжать, следовало бы поставить в известность уголовный розыск, как
она сказала лихорадочной скороговоркой:
— Я вернулась из Нью-Йорка, а у меня в квартире… мертвый
человек. Приезжайте, Игорь Владимирович. Адрес знаете?
* * *
Она сняла очки, и оказалось, что у нее близорукие и очень беззащитные
глаза, как у больной собаки. Щеки были желтые, ввалившиеся, и под глазами —
синие тени.
Никоненко предпочел бы, чтобы она осталась в очках.
— Алина Аркадьевна, как ваша домработница попала в вашу
запертую квартиру?
— У нее есть ключ.
— Зачем ее понесло в квартиру в ваше отсутствие?
— Она должна была убраться. Когда я уезжала, мы с ней так
договорились. Вечером перед моим приездом она должна была прийти и сделать
уборку.
— Она часто убирает у вас в ваше отсутствие?
Костяшками пальцев Алина потерла глаза.
В самолете она не спала — заснула было, но привиделся вдруг
такой кошмар, что она проснулась от собственного тоненького вскрика. Вскрик
разбудил соседа-японца, который с присущим всем иностранцам избытком сочувствия
стал предлагать ей воду, влажные салфетки и какие-то капли. Ей было неудобно,
что она его разбудила, и ей очень хотелось, чтобы он от нее отвязался. Он
отвязался не скоро, и спать она больше не стала — отчасти из-за японца, отчасти
из-за кошмара. Повторения ей не хотелось.
— Алина Аркадьевна, — сказал рядом капитан Никоненко, —
проснитесь.
— Я не сплю.
— Нет, спите! — сказал он с досадой. — Боюсь, что вы
недооцениваете серьезность положения.
“Боюсь, что вы недооцениваете” прозвучало фразой из
английского романа. Алина улыбнулась и надела очки.
Капитану показалось, что она как будто отпустила его с
поводка.
Он нервничал и злился с каждой минутой все сильнее.
— Она часто приходит, когда вас нет дома?
— Меня никогда нет дома. Она убирает два раза в неделю. У
нее свой ключ. Она приходит, работает полдня и уходит. Раз в месяц мы
встречаемся, и я плачу ей зарплату. Сегодня я вошла в квартиру и увидела… ее. И
позвонила вам.
— Во сколько вы приехали?
— В пол-одиннадцатого. Может, чуть попозже. Я сразу же позвонила
вам. Спросите у того, с кем я разговаривала. Я в тот момент на часы не
смотрела.
Щегольский чемодан стоял посреди кухни. Сверху на нем лежала
лакированная сумочка, а рядом привалилась какая-то мохнатая зверюга,
выглядывавшая из пакета.
— Это Альф, — сказала Алина, перехватив взгляд Никоненко, —
инопланетянин из сериала. У нас они тоже есть, но не такие ужасные. Федору
хотелось поужаснее.
Потянувшись, она зачем-то вытащила из пакета волосатое
чудовише, напоминавшее то ли гориллу, то ли муравьеда. У чудовища были кофейная
шерсть, бритый нос и при обшем потрясающем уродстве вид удивительно безобидный.
Кудлатая башка доставала Никоненко до пояса.
Итак, на этот раз женщина-вамп приперла из Америки
обезьянообразного урода размером почти с автомобиль “Ока”.
Ее маниакальная любовь к Федору вполне может быть мотивом.
За что могли убить домработницу? За то, что она знала об
этой маниакальной любви?
Время смерти экспертиза установит на раз-два-три. Если в это
время Алина Латынина была в самолете, значит, маниакальная любовь тут ни при
чем.
— На чем вы приехали из аэропорта?
— На машине, — сказала Алина удивленно, — на чем же еще? Я
всегда оставляю машину на стоянке в Шереметьеве. Потом забираю ее и еду.
— Дальше.
— Что — дальше?
— Рассказывайте дальше, — приказал Никоненко холодно. Что-то
не то с ним творилось этим утром.
— Я вошла в квартиру и увидела Лилю. Позвонила вам. Все.
— Нет, — сказал Никоненко, — не так. Давайте с
подробностями. Дверь была заперта?
— Да, конечно.
— Вы сдаете квартиру на охрану?
— Нет. У нас консьерж и кодовый замок.
За кухонной дверью что-то упало, и Морозов громко захохотал
в глубине квартиры. Алина посмотрела на Никоненко. В глазах у нее был такой
глубокий омут презрения, что капитан вполне мог в нем утонуть.
